Оскал смерти. 1941 год на восточном фронте

— Ни единого движения! — строго приказал ему я. — Кровотечение может прекратиться только при условии полной неподвижности тела.

А в воронку уже втаскивали следующие носилки. На них оказался солдат в полубессознательном состоянии с ужасной глубокой раной горла. Должно быть, он уже потерял довольно много крови. Пульс еле прощупывался, и было очень сомнительно, что он сможет и дальше вынести столь сильный болевой шок. «Хотя, — подумал я, — если я сразу же сделаю ему хорошую инъекцию морфина и произведу незамедлительное переливание крови, он, может быть, и справится». Это был его единственный шанс, поскольку без переливания крови он, вне всякого сомнения, умер бы.

К счастью, у меня как раз имелся при себе портативный аппарат Браун — Мельзунгена для переливания крови, а внутри этой глубокой воронки мы, можно сказать, пребывали в относительной безопасности. Наши пушки уже перенесли свои прицелы на следующую линию вражеской обороны, но вражеская артиллерия все еще продолжала довольно активно огрызаться, причем, в том числе, как раз по нашему плацдарму. Нам еще очень повезло, что ни один их снаряд не разорвался в непосредственной близости от нас. Но свист пуль русских автоматов то и дело заставлял нас непроизвольно пригибать головы.

— Донор! — крикнул я санитару-носильщику из 10-й роты. — Мне нужен донор крови, группа «О»!

— Откуда вы знаете, какая группа? — услышал я голос Штольца. Солдат с рваной раной горла был одним из его людей.

— Группа «О» подходит всегда, — ответил я ему. — Но что это за кровь у вас самого на руке?

— О, ерунда — просто царапина.

Рана была действительно неглубокой, и в ожидании искомого донора крови я обработал и перевязал ее. К счастью, я достаточно хорошо подготовился к переливаниям крови в полевых условиях, будучи еще в Восточной Пруссии. Я классифицировал каждого человека в батальоне в соответствии с его группой крови и решил — ради упрощения дальнейших действий при будущих переливаниях — лично познакомиться с каждым, имеющим универсальную группу «О». Я проверил всех их на сифилис и составил общий список доноров, имевших эту группу крови. Мюллер же прекрасно знал всех их в лицо и поименно без всякого списка. Несмотря на тот факт, что мы решительно игнорировали значение резус-фактора, мы крайне редко сталкивались с какими-либо осложнениями при переливании крови на передовой.

(В войсках СС было принято татуировать группу крови на правом плече — для того, чтобы врач мог с одного взгляда определить требуемую группу крови. Между прочим, в дальнейшем этот несмываемый признак несомненной принадлежности к СС послужил вполне достаточной причиной для смертной казни многих его обладателей.)

— Черт бы побрал этот третий блиндаж! — в сердцах воскликнул Штольц, выбираясь из воронки. — Эти ублюдки не собираются сдаваться! Мы обошли их стороной, а их надо поскорее выкурить оттуда. Они продолжают отстреливать наших людей одного за другим!

Вот наконец передо мной сидит донор крови. Это могучий вестфалец из Липперлянда с артериями, как у лошади.

— Берите сколько надо, герр ассистензарцт, — говорит он мне, улыбаясь. — Крови у меня слишком много.

В это мгновение где-то совсем неподалеку от нас раздался оглушительный взрыв огромной силы, заставивший ощутимо всколыхнуться почву под ногами. От неожиданности я вздрогнул, и игла выскочила из вены.

— Что это такое только что было? — удивленно спросил я его.

— Это Шниттгер только что взорвал бронированную дверь блиндажа, вот и все, — все так же невозмутимо ухмыляясь, ответил донор. — Для того чтобы удержать Шниттгера снаружи, нужно что-нибудь попрочнее, чем какой-то там кусок русской брони!

В результате того, что раненому было перелито 500 кубических сантиметров крови донора, мертвенно бледные губы первого стали понемногу снова приобретать свой нормальный цвет, а пульс стал более уверенным и наполненным. Я отпустил плотного и пышущего здоровьем вестфальца и ввел пациенту в кровеносную систему еще и 500 миллилитров соляного физраствора. Сердцебиение восстановилось почти до нормального. Опасности немедленной смерти удалось избежать. Я осторожно проверил повязку на горле, дабы убедиться, что кровотечение не возобновится.

Из всех отважных защитников русского блиндажа в живых остался только один, но его ожоги были настолько ужасны, что вряд ли можно было надеяться на то, что он выживет. Однако я все же приказал двум русским пленным, которые вроде бы что-то смыслили в оказании первой помощи, перевязать его, а также дал им еще перевязочных материалов для того, чтобы они помогли и другим раненым русским.