Оскар за убойную роль

…Положительно, сегодняшний день был днем Ходасевича – потому как мало того, что он без особого труда разузнал телефон Анжелы, но и легко договорился с ней об очень скорой встрече: завтра утром, в десять, в ресторане «Донна Клара» на Малой Бронной.

Вторник, утро.

Валерий Петрович

В ресторане «Донна Клара» Ходасевич занял столик на двоих у окна. Заказал себе чашечку эспрессо. И стол, и стульчик оказались маленькими, неудобными: Валерий Петрович с трудом поместил свое грузное тело. Порция кофе тоже была издевательски крохотной.

В раскрытое окно в зал проникал шум утренних переулков: звуки моторов газующих от светофора машин, чириканье воробьев, реплики проходящих мимо людей. Анжела запаздывала.

Валерий Петрович чувствовал себя неуверенно – как и все время с тех пор, когда он начал разматывать эту историю. Ему представлялось, что он идет по зыбкой почве, по болоту и не знает, куда в следующий момент можно поставить ногу.

Это было совсем не похоже на его прежнюю, настоящую работу. Во время службы он всегда чувствовал за своей спиной поддержку: коллег, Центра, государства. Весь могучий СССР, ощетинившийся всеми своими ракетами, тогда стоял за спиной полковника. И Ходасевич всегда мог уповать на его помощь.

Теперь же полковник оказался один-одинешенек. И было непонятно, где враг и на кого из друзей он может рассчитывать. Любой неверный шаг – и он провалится в трясину. И не найдется никого, кто протянул бы ему руку. Но тем не менее идти все равно приходилось. Идти быстро и не очень понятно куда.

Быстрота – вот еще одно обстоятельство, которое его коробило. В былые времена службы в ПГУ[10] каждая операция, в которой он участвовал, по неспешности и вдумчивости напоминала партию в шахматы. Причем не просто шахматы, а скорее игру по переписке, когда твой ход от хода противника отделяют недели и месяцы и каждый шажок одной из фигур взвешивается, обсасывается, обмозговывается многочисленной командой. И только когда десятки людей взвесят и согласуют десятки возможных продолжений, игрок делает осторожный ход. А потом долго, очень долго ждет ответа…

Теперь словно чья-то рука смела с доски шахматные фигуры. И даже непонятно было, в какую игру полковнику приходится играть. Это фехтование? Или бокс? Или вообще бои без правил? Но, как бы игра ни называлась, действовать Ходасевичу требовалось быстро. Почти мгновенно. И не особо раздумывать. А рассчитывать – только лишь на одного себя.

…Анжела Манукян появилась в ресторане в четверть одиннадцатого. Прямо от входа она направилась к столику Ходасевича. Интересно, как она его узнала? Ей описала его Леночка? Или кто-то другой? Раздумывать было некогда.

Полковник привстал и пожал протянутую руку. Анжела была хороша. Жгуче-черные глаза, брови и волосы. И чувственный алый рот. Будь Ходасевич лет на пятнадцать моложе, он приударил бы за ней. Теперь у него не слишком много шансов. «Интересно, – подумал он, – что связывает ее с Птушко? Неужели только деньги?»

– Свежевыжатый апельсиновый и кофе, – скомандовала Анжела официантке и устремила свой взор на полковника. Внимательно и не скрываясь изучив его всего, от кончиков пальцев до залысин, она констатировала: – Вы хотели меня видеть. – И спросила: – Зачем?

– У моей дочери неприятности.

– У вас есть дочь? – без всякой заинтересованности, механически поинтересовалась Анжела.

– Точнее, не дочь, а падчерица, но это все равно. Татьяна мне ближе, чем дочь.

– Я ее не знаю. Какое я имею отношение к ее неприятностям? – подняла бровь Анжела.

– Вам придется выслушать меня.

Собеседница глянула на часы.

– У меня есть полчаса, – решительно проговорила она. – От силы минут сорок.

«Ничего она мне, конечно, не расскажет, – подумал Ходасевич. – Можно и не стараться раскручивать. Ладно, хорошо. Тогда пусть хотя бы доложит о нашей встрече старшему Птушко. Пусть он узнает, что я тоже многое знаю».

Официантка поставила перед Анжелой кофе и сок.

– Моя падчерица Татьяна Садовникова, – проговорил полковник, – оказалась объектом странного преследования… Началось все с того, что из ее сейфа на работе пропал важный документ…

Ничто не дрогнуло в лице Анжелы, и Ходасевич принялся рассказывать дальше: о публикации секретного документа в «Курьере»; о том, как Татьяну уволили с работы; об аварии на ночном шоссе Энтузиастов; о взрыве «Тойоты»; о наглых требованиях «братьев»; о том, как они избили Татьяну… Промолчал он лишь о Максе и его связи с Наташей и о ребенке, потерянном Таней. А потом поведал о скрытых телекамерах в его собственной квартире, и в доме у Тани, и даже в ее больничной палате и о том, как он обнаружил на территории больницы автобусик с группой наблюдения.

Анжела внимательно выслушала рассказ, попивая кофеек с апельсиновым соком. Когда Ходасевич закончил, она закурила длинную тонкую сигарету и холодно сказала:

– Я вам сочувствую, конечно. Но мне приходится повториться: при чем здесь я?

Валерий Петрович опустил голову.