ОСКОЛ. Особая Комендатура Ленинграда

— Он в январежену потерял, — после конфуза ответила Надежда. — Сергей Ильич тогда в КБ работал. Целыми днями на производстве… А его Татьяну племянник убил, за карточки. Талонов не отыскал — так отрубил ей руку и в платок завернул, чтоб унести и съесть потом. Да так и сдох на лестнице в парадном…

Асфальтная дорожка закончилась, и за водонапорной башней показалось кирпичное здание с ведущей к нему грунтовкой.

— Вон где произошло все. Видите — этаж завален, — показала Надежда. — Там и была она.

— Кто? — глупо спросил Руис.

— Кто! Наташка Соколова, прости, Господи. — Вахтерша торопливо перекрестилась и взяла Михея за рукав. — Я с вами не пойду, мальчики, ладно?

— Ладно, беги к своему Ильичу. Только, чтоб не болтать. За такие разговоры знаешь, что?

— Пятьдесят восемь, прим, — отчеканила Постникова и, развернувшись через левое плечо, припустила обратной дорогой.

Михей усмехнулся ей вслед.

— Я дело Соколовой в тридцать пятом разгадывал. Наташа здесь на седьмом участке работала. Правильная девушка — музыкой увлекалась. Влюбилась она в одного типа, а он после того как получил, что хотел, посмеялся над ней. Да еще подло так, при всех.

Сарафанов стал раскуривать блокадный «Казбек» (вымоченную в никотине стружку), роняя смолянистые серпантинки в траву.

— В первую же смену Соколова покончила с собой в трансформаторе — взяласьрукой за голый провод. Когда после похорон стали ее замечать в разных местах на заводе, паника создалась. Развал дисциплины полнейший. Сначала милиция это дело взяла. Костя Кондратьев, ушлый такой опер, тык-мык — видит, дело нечистое. А с «гостями» такими сталкивался. И парень смелый, во!

Михей сжал кулак.

— Силикат! Да… Значит, копал ударно и на Белую Наташу таки нарвался. Тогда мне дело и передали. Но, пока то да се, еще один случай произошел. Кондратьев сначала на саботаж упирал: мол, есть распространители вредительских слухов, сбивающие народ. Вот и взялся активист один эти слухи развеять. Похвалялся! Я, говорит, это ваше суеверие глупое на дым пущу. Девчата ее сменную карточку оставили — вроде как пусть будет, раз уж она тут осталась, а он карточку сорвал и в мусор выкинул. Да еще хвастался, дурак: «Встречу, — смеется, — за волосья, и через забор выкину. Не числится у нас такая». Ну и встретил… Нашли его через два дня в шкафчике для одежды.

— Мертвый?

— Живой.

— Ну и что потом?

— А ничего, — Сарафанов цыкнул коротким плевком в кусты и настроил асинхронизатор на положение «поиск». — В дурдом свезли конверты клеить.

— А тот… тот человек, — подбирал слова испанец, — который совершил эту низость?

— Сёмка? Тот, не знаю. Манатки собрал и в дальние края подался. — Михей вытащил какую-то старую схему. — Защитный контур двух уровней здесь смонтировали — любой удар с «того света» мог выдержать. Ну и взрыв, если теракт какой. Кроме бомбы, конечно.

Я выдохнул, будто перед прыжком в прорубь, и мы вошли в разбитый цех. Перед нами был небольшой, залитый лунным светом зал с двумя рядами станков. Один ряд выстроился вдоль окон слева, а справа приткнулись еще несколько, расположившись за длинной металлической ширмой. Почти у самого входа валялся тяжелый стол и длинные лавки, отброшенные взрывом.

Я посмотрел в дальний конец зала. Снаряд разрушил стену, только один фрагмент ее уцелел. Высокий, с острыми гранями, он походил на обелиск, вверху которого сохранились остатки портрета Ленина и звезда с лучами. Полумесяц заглядывал к нам через пробитую крышу, а Ильич щурился со стены.

— Надо поискать прибором artefaktum, — вдруг сказал испанец.

— Чего? — спросил Михей, уже возившийся с обрывком провода.

— Предмет. Очень похож на обычный, но другой.

— Да говори ты толком!

Руис прищелкнул пальцами.

— Не знаю, как правильно сказать. Это…

— Вещь из «темного» мира, замаскированная под что-то привычное глазу, — помог я испанцу, и тот, утвердительно кивнув, начал рисовать мелом на стене диковинные кресты.

Я включил свою РУНу. А Михей прошел вперед, огибая станки. Пошерудив в углу, огорченно крякнул:

— Кажись все, накрылась защита.

Из стены торчали обрывки кабеля и стержни скомканного корпуса.

— Можно временную сделать, — он почесал в затылке. — Если соединить провода и ток пустить…

— Тише! — Вскинув руку, я смотрел на прибор.

Стрелка РУНы уверенно поползла в красный сектор. Но никаких предметов, которые могли оставить «чужаки», я не видел. Огромная дыра в крыше, стальная балка с цепями, гнутые фермы и фрагмент стены с портретом. Всё.

Мы озирались, высматривая артефакт. Тщетно — найти его среди сотен разбросанных взрывом заготовок и деталей было практически невозможно. А потом заработал станок возле разрушенной стенки.

Что-то надвигалось, заполняя разбомбленный цех холодом.

Нарисованные мелом кресты испанца ссыпались вниз, как прах мертвецов, увлекая за собой штукатурку со стен.

Кто-то невидимый хлопнул дверцами металлического шкафа.

— Ах, разбил мое сердце жокей, — напевал женским голосом невидимый, — и ушел навсегда… Чего ж ты убежал, Семен?