Осколки ледяной души

— Заткнись, мамаша, достала уже! — достаточно громко проговорил мужчина и подошел к Надежде Ивановне почти вплотную. — Чего тебе надо, я не понял?!

— Убирайтесь! — взвизгнула Надежда Ивановна и попятилась, ухватившись за сердце. — Я сейчас милицию вызову!

— Я сам себе милиция, дура! — слегка повысив голос, ответил он ей и достал что-то из заднего кармана брюк. — На, гляди! Нет, ну надо, а?! Кто бы мог подумать, что мне придется это делать!..

Надежда Ивановна выдернула у мужчины из рук не видимый Татьяне предмет и начала его внимательно рассматривать.

Наверное, это было удостоверение соответствующих служб, потому как Надежда Ивановна заметно сникла. Она вернула документ владельцу, обошла несколько раз вокруг машины и, повернувшись к малому в черной одежде и белых носках, снова взвилась:

— А где это видано, чтобы милиция на таких машинах ездила, да еще без формы, да в такое то время… Врешь ты, аферист!!!

И вот тут этот аферист ухватил Надежду Ивановну под пухлую руку и достаточно грубо потащил в подъезд.

— Чтоб ты сдох, гадина!!! — снова завизжала Надежда Ивановна, но вскоре ее голос стих за подъездной дверью, бешеный стук которой гулким эхом проскакал от первого до восьмого этажа.

За балконной перегородкой соседней квартиры тихо охнули. И следом голос Софьи Андреевны, генеральской вдовы, доживающей свой век в квартире добрых племянников, проговорил:

— Беда будет, ой беда будет, Танюша…

— Почему? — без интереса отозвалась Татьяна.

Скрывать свое присутствие она не стала, Софья Андреевна обладала уникальными для ее лет слухом и наблюдательностью. Раз обратилась к ней по имени, значит, слышала, как она выходила на балкон и вздыхала тяжело, глядя на звезды.

— Нельзя никому смерти желать, на себя накличешь, — скороговоркой пробормотала Софья Андреевна.

— Да она, Надька-то эта оглашенная, всю жизнь была бусорь бусорью! — громко фыркнула сверху тетя Галя.

Шум во дворе, оказывается, привлек внимание многих. Татьяна быстро пробежалась взглядом по балконам. Да, в самом деле. В двух домах напротив свешивались через перила любопытные. В их доме этажом ниже тоже еще кто-то маячил.

— Устроила представление, дура! — снова возмутилась тетя Галя с пятого этажа. — Ну, стоит себе машина и пускай себе стоит. Ей-то что?! До всего бабе дело есть. Ну, все и всегда! Даже к моей кошке привязалась недавно. Злая и противная она баба, тьфу…

Тетя Галя умолкла, и через мгновение наверху громыхнула балконная дверь.

Ушла.

С балконов из дома напротив тоже постепенно рассосалась любопытствующая публика. Потом кто-то вышел из дома напротив, громыхнув дверью. Сел в машину и уехал. И минуты через две-три остались лишь Татьяна и Софья Андреевна.

— Не выходит чего-то, — произнесла Софья Андреевна из-за перегородки. — Не обидел бы ее, Танюша!

— Да ну… — пробормотала та в ответ и еще раз обежала глазами все окна и балконы близлежащих многоэтажек, зевнула и собралась уже было уходить, когда дверь их подъезда снова громко хлопнула.

— Смотри, Танюша, выходит, выходит! — азартно зашептала Софья Андреевна. — Чего-то руки вытирает платком, Танюша! Ой, чует мое сердце беду! Ох, чует…

И вот надо было ей снова подойти к перилам и перевеситься через них, пойдя на поводу у собственного алчного любопытства и неугомонной вдовствующей генеральши. Надо же было…

Малый и в самом деле вытирал пальцы платком. В самом деле вытирал и при этом оглядывался. Не по-хорошему оглядывался, опасливо. А потом вдруг вскинул голову кверху и увидел ее. Ей бы отпрянуть, спрятаться в темноте балконной ниши и дело с концом. А она нет! Стоит себе, свесившись с перил, и смотрит на незнакомца. Она на него, а он на нее. На какой-то момент Татьяне даже показалось, что глаза у него такие же черные, как и его одежда, и еще, может, душа такая же черная. Но это все глупости были, мимолетное заблуждение. С высоты четвертого этажа она, конечно же, не могла ничего такого рассмотреть. Вот машину рассмотрела хорошо: светло-бежевая «четверка» с тонированными стеклами, длиннющей антенной на багажнике и номером из трех восьмерок.

И еще незнакомца рассмотрела довольно неплохо. Высокий, широкоплечий. С гладко выбритым черепом и широченными, как штык лопаты, ладонями. А глаза-Глаза, конечно же, не разглядела, но от пристального взгляда невольно поежилась и поспешила убраться с балкона. Следом за ней ушла с балкона и Софья Андреевна.