Осколки матриархата

Слугой, послушно открывавшей дверь,

Остаться диким и дремучим зверем.

И безутешной нежно утешать,

Прощать поспешно, не узнав прощенья,

Любить, не став любимой… Вообще

Всё понимать о тщетности творенья.

Ненайденной – всегда-всегда искать

И позабытой – помнить, помнить вечно

Необходимость таинство беречь,

Что жизнь, как эта пытка, бесконечна.

***

Говорила бабушка, старость празднуя:

«Я ещё тудыличи в могуте была!*»

Трудовые, праздные, будни разные,

Чередою праздников кабала.

И недавно вроде бы было детство,

Близко-близко лужи, земля, трава.

Быстро-быстро бьётся комочек сердца.

Жизнь уже случилась,

сбылась,

была…

________________________________________________

* Я ещё тудыличи в могуте была! – Когда я была в силе (устар.)

***

Покатилася крынка с полки,

Будто бес её подтолкнул.

Бац – и вдребезги, а осколки,

Как по крови – по молоку.

Потерялося так внезапно,

Покатилося под откос.

На платке моём чёрном пятна

От молочных, от белых слёз.

Молоко по столу, по полу,

Возле, около головы.

Что-то смолоду, что-то снову…

А теперь не вернёшь, увы.

Не успела ещё напиться,

Сокрушаюсь над молоком.

Утекает под половицы

Моя молодость ручейком.

***

Доверяли секреты сплетнице –

Старой пепельнице на столе.

И дымок сигаретный теплился

В серебристой её золе.

На какие-то сны надеялись

И гадали на королей,

И любого, кого б ни встретили,

Объявляли судьбой своей.

Целовались на тёмной лестнице,

Выбегали на первый снег.

Тусклый свет молодого месяца

Принимали за фейерверк.

***

Обрыв. Провал. И я на дне,

На дне глубокого колодца.

В том самом-самом чёрном дне,

В ужасном чёрном дне

без солнца

и ночи без тебя.

На самом краешке крыла

Уснула маленькая точка всех надежд.

Мой серый ангел, светлоокий,

Несусветный –

прозрачный

бред…

Тоскливый путь окончен – всё известно.

В формате тёплого окна,

На острие огня, в твоей судьбе

Нет места,

места

для меня.

***

Всё, что дал мне – вполне заслуженно.

Красоту, никому не нужную

И любовь на всю жизнь безответную.

Пела песню бы, но простужена.

Предрассветная, несусветная,

Всё блестит, да не греет звезда.

Ну, спасибо, Ты дал так много мне –

На сто жизней уроков-мороков,

И всегда из огня да в полымя.

Даром брал, отдавал «задорого»,

Толька счастье другим раздал,

горький Ангел мой…

***

Стайка мальков – суетятся дети.

Аквариум их двора.

Хочешь, скажу, где зарыт «секретик»?

Только не выдавай!

Стая подростков – гурьбой в подъезде

Делит на «свой» – «чужой».

Верится, что навсегда и вместе

Общий секрет большой.

Юность – избранница узкого круга,

Таинство, волшебство!

Кто кому друг и кто чья подруга,

Кто выбирает кого?

Только вот вдруг, постарев случайно,

Плачет душа, кричит!..

Знаешь, иметь настоящие тайны –

Тяжесть, опасность, стыд.

***

Что-то не к добру стихи попёрли.

Оплачу слезами этот дар.

Оплачу – опл

ачу. Комом в горле,

Воплем воздаётся гонорар.

Воздаётся. Раздаётся. Охнет.

Раздвоится эхом и стихом.

Стихнет всё, и всё вокруг оглохнет…

И опять… И потом… И потом…

Жизнь моя из графоманской прозы.

Черновик – испачканный листок,

А стихи – железные занозы,

Сдавленные стоны между строк.

Строки – дни в ошибках и помарках

Пляшут нервным почерком вразлёт.

Ну а кто-то, на примерах ярких

Научившись, набело живёт…

***

Ну а после меня только несколько строк,

Даже, может, несколько слов.

Тонкой цепочкой след

через белый листок

От меня через времени ров –

в будущее…

О ТОМ, КАК МИР ПЕРЕВЕРНУЛСЯ

И грянул гром! Мужик перекрестился.

Рак свистнул на горе. Макар телят угнал.

С большим трудом, но всё же отелился

Колхозный бык – большой оригинал.

Сгорели все мосты по всей округе.

Ушёл последний поезд. Не догнать.

И жареный петух в большом испуге

Клевал, куда положено клевать.

Прошёл внезапный дождь с камнями,

И после оного в четверг

Случилось ВСЁ! Неужто с нами?

Случилось всё…

И свет померк.

***

Мир раскололся: две неравных части.

Мир прежним никогда уже не будет.

ТЫ – большая, моё большое счастье,

А меньшая – все остальные люди…

***

Вошедшие, оставьте упованья!

Данте Алигьери

Здесь время загустело и застыло –

Трясущийся разбухший желатин.

В один комок – что будет, и что было,

На тряпки-лица – выцветший сатин.

Картина неизменно монохромна –

Коричневая, скорбная гризайль.

И тени в похоронных балахонах

Не поднимают тёмные глаза.

Здесь говорят не часто и не громко,

Ни встречам, ни друзьям никто не рад.

Но всё же Лимб* – ведь это только кромка,

Ведь самый первый круг – ещё не Ад?

Без солнца, без желаний, без надежды,

Необъяснимой вечностью больны,

Заложники, мы здесь застряли между –

Меж тем и этим полюсом войны.

Надёжный тыл ничем не содрогаем,

И со смолой котел не подожжён,

Трёхглавый Цербер не пугает лаем,

Как тех, кто плачет ниже этажом.

Терзающие страхи бесполезны –

Мы удержались, что ни говори,

На самом краешке опасной бездны,

Что молча дышит где-то там – внутри…

_________________________________________________________________________