Осколки реальности

Но сержант сидел на кровати, скрестив ноги и с интересом изучал ногти на левой руке. Казалось, едва успев задать лейтенанту свой вопрос, он тут же потерял к нему всякий интерес.

– Я еще не принял окончательного решения, – сказал Андрей.

– Понятно, – не отрывая взгляда от ногтя на указательном пальце, Шагадди медленно и плавно кивнул.

– Все! Я спать хочу! – с трудом сдерживаясь, чтобы не выплеснуть на Шагадди все скопившееся в нем раздражение, в сердцах воскликнул Андрей. – Больше вы от меня ни слова не услышите, пока не просплю часов десять!

– Понятно, – все с тем же идиотски-невозмутимым видом повторил Шагадди.

Андрей рывком перевернулся на спину, положил голову на подушку, вытянул руки вдоль туловища и, закрыв глаза, мысленно отдал приказ погасить свет. Сенсорная система комнаты незамедлительно исполнила команду.

Что тут началось!

– Проклятие!..

– Рекины драные!..

Кто-то часто захлопал босыми пятками по полу. Что-то с грохотом упало и раскатилось по комнате.

Андрей хотел было подняться, но чье-то массивное тело, упав сверху, придавило его к кровати.

– Прекратить! – придушенно заорал Андрей.

Вывернувшись из-под придавившего его тела, Андрей подтянул ногу к груди и, изловчившись, столкнул-таки со своей кровати безымянного чужака.

– Прекратить! – заорал он снова, еще громче. – Это я выключил свет! – В комнате воцарилась мертвая тишина. – Свет! – мысленно приказал Андрей. – Половину от максимума.

Обведя медленным взглядом царящий в комнате кавардак, Андрей тяжело вздохнул.

Вторя ему, так же тяжело и протяжно вздохнул Кадишш, сидевший на полу и потиравший ушибленное при падении колено.

– Как ты это делаешь? – удивленно спросил у Андрея Лантер.

– Мысленно, – ответил Андрей. – Любой из вас сможет сделать то же самое, если немного потренируется.

Лантер, Эйх, Джемми и Кадишш одновременно обратили свои взгляды на осветительные панели на потолке.

– Завтра будете тренироваться! – положил конец их попыткам управлять степенью освещенности комнатой Андрей.

Стоявший посреди комнаты Шагадди сложил нож, который держал в руке, и кинул его на кровать.

– Все! Хватит! – заявил он, ни на кого не глядя. – Завтра я отсюда уматываю!

– Вот завтра об этом и поговорим, – ответил Андрей так, словно слова сержанта были обращены к нему. – Через пять секунд выключаю свет, – добавил он, обращаясь ко всем остальным.

Повернувшись набок, он рывком натянул на плечи одеяло и мысленно отдал приказ сенсорной системе комнаты погасить освещение через пять секунд.

К тому времени, когда свет погас, все уже лежали в своих постелях. В комнате царила тишина.

Только сейчас, лежа в тишине и покое, не ожидая ни внезапной побудки, ни нападения из темноты, Андрей понял, насколько же сильно он устал. Несмотря на поддержку имплантированных нейрочипов, голова казалась неподъемно тяжелой. Ни одна мысль не смогла бы сейчас пробиться сквозь плотную вязкую субстанцию, заполнявшую черепную коробку.

Сознание Дейла, который, должно быть, все еще держал обиду на своего напарника, затаилось где-то в глубине неумолимо расплывающегося, теряющего форму и быстро растворяющегося в бездне сна сознания Андрея.

Сначала это была только темнота. Затем сквозь нее начали пробиваться разноцветные всполохи, похожие на отсветы играющих на поверхности воды солнечных лучей, которые спустя какое-то время слились в серебристый мерцающий поток, окутавший сознание спящего человека, подобно кокону.

Что порождает образы, являющиеся нам во время сна? Наверное, вопреки усилиям ученых, исповедующих самые различные подходы к ответам на этот вопрос, он так и останется тайной. Во всяком случае, до тех пор, пока люди не разучатся спать и видеть сны. И не столько потому, что современная наука, да и наука будущего не в силах разгадать все тайны человеческого сознания, сколько потому, что сам человек не желает становиться вещью, познанной от и до, от кончиков ногтей до тех глубинных тайников души, о которых он и сам порою имеет весьма смутное представление.

Душа человека останется последней тайной во Вселенной даже тогда, когда все остальные ее загадки превратятся в тривиальные истины.

Сон, который видел Андрей в эту ночь – она, как и любое другое время суток в Статусе, где каждый сам выбирал для себя оптимальный режим работы и отдыха, была условной, – трудно, почти невозможно передать словами. Это был не последовательно развивающийся сюжет, а мозаика, составленная довольно-таки хаотично из разрозненных, кажущихся абсолютно никак не связанными друг с другом обрывочных фрагментов тех событий, которые произошли в последние три-четыре дня, и отдельных сюрреалистических образов, смысл которых было невозможно постичь.