Читаем Осколок полностью

Но солнце светило так заманчиво, что душа моя продолжала к нему стремиться, протыкая свое тело неуклюжими взмахами еще неокрепших крыльев, пока, наконец, не перестала барахтаться и погибла, окостенев и засохнув.

Все кончается – и любовь кончается тоже. Каждый человек хочет любить и быть любимым, но все так запутано в этом мире, что, стремясь к этому, люди получают в итоге лишь страдания, выжженную пустыню души и страх, что это все может повториться.

Может. И повторяется. С другими и по-другому, но повторяется. И часто те, кто клял когда-то любимых за то, что те не так любят, что равнодушны, что могут трезво смотреть на мир, взвешивать и выбирать, сами становятся точно такими же, а их визави плачут по ночам от невозможности растопить чей-нибудь лед и достучаться до прохладного сердца.

А не проклинай любимых, не будь равнодушной свиньей! Получишь сполна все тоже самое, и тогда поймешь другую сторону и начнешь долгое обучение прощению.

Прощать – это главное. Это труднее всего. Потому что прощение это смирение своей гордыни, это способность быть мудрым и честным пред собой, возможность посмотреть на ситуацию с высоты птичьего ( или ангельского) полета. И когда простишь кого-то по настоящему – становится легко, потому что отпускать птиц – удел сильных и красивых людей. Мы же все хотим быть сильными и красивыми, только путь к самим себе – таким гармоничным и правильным, весьма непрост, и усеян ржавыми гвоздями амбиций, тщеславия и страха быть непонятыми.

Простить нужно и сейчас. Что поделаешь, брат? Смирись. Невозможно заставить кого-то полюбить нас, как самого себя.

Мы хотим быть свободными и тяжкий крест рабства (добровольного ли, насильного ли) давит нам на плечи и каждый из нас желает от него освободиться. Твоя жена – не исключение.

Мы не рабы – рабы не мы! Эта смешная фраза большевистского ликбеза состоит из двух частей. Первая понятна – мы не рабы. То есть мы не желаем быть рабами. Ну, разве что божьими. Но больше ничьими. Не хотим горбатиться на чужих плантациях, возделывая нивы для надменных белых людей, равнодушно проезжающих мимо на прекрасных лошадях и в золоченых каретах. Они – хозяева жизни. Им не приходит в голову думать о том, что изболевшиеся, измозоленные руки рабов ноют по ночам и пустой желудок сводит голодная судорога, что саднят свежие рубцы от кнута и болит окованная железом шея. Им наплевать – у них не болит.

Долой! И пусть теперь болит у вас…Мы теперь не рабы.

А кто раб? Вторая часть большевистской фразы более странная. Рабы – не мы. Не мы, а кто-то другие. Кто же они? Если смотреть с точки зрения мировой революции – рабами должны стать вчерашние рабовладельцы.

Но, господа, какие из них, на хрен, рабы – белые ручки, нежное горлышко, тонкие ножки с подагрой. Никчемная, в общем-то, публика. Ибо гордыня и надменность осыпались, равнодушие сменилось голодом и страхом за свои величавые головы, которые никак не привыкнут вовремя кланяться, проезжающим в золотых экипажах, бывшим холопам.

Никто не умеет быть рабом, однако все мы ими являемся.

Любовь.

Сегодня ты раб, жаждущий любви своей равнодушной хозяйки, готовый ползать перед ней на коленях, отдавать ей все и ждать, ждать, ждать до отупения какого-нибудь знака расположения с ее стороны: или поцелуя, или смс-ки, или даже ( если круто повезет!) ее тела на часок. А назавтра – рабыней становится она. И готова взлететь на десятый этаж без лифта, расставшись у подъезда (не с тобой) с любимым, или жевать промокшую напрочь подушку от ощущения собственной брошенности и никому ненужности. А тот, кто был ее рабом – уже хозяин, и у него своя такая же раба и он надменен и горд ощущением собственной власти.

Господи, какая же все это чушь! Ну почему ты допускаешь такое на земле. Почему?

Нам надо сохранить свои души за отведенный нам на земле срок в целости. Надо их еще более усовершенствовать, сделать чище, прозрачнее, красивее. А мы гадим в них, отрываем от них куски, топим их в водке и жжем на бессмысленном костре жажды власти, упиваясь унижением других.

Я ненавижу этот мир. Он глуп. Не жесток – нет. Просто глуп, и состоит в большинстве своем из глупых людей. А глупых людей я не люблю. Впрочем, да пошли они на хуй! Если бы только жить не мешали…

Мало жрать человеку, мало сидеть в тепле, возить жопу в кожаном сидении лимузина, мало пить водку с пивом и трахаться. Мало… А вот большинству почему-то хватает. И пьют пиво и мечтают о жопе в лимузине и трахаются, трахаются до одури, сотворяя невзначай себе подобных…

И зачем им книги, искусство, красивая музыка, философия, сострадание к ближнему, жгучее желание отдать нуждающемуся собственную последнюю рубаху и стыд за то, что не отдал, за то, что не возлюбил, за то, что не дочитал или не додумал?

Водка есть – ума не надо. И действительно – зачем человекам еще и ум. От него неуютно жить. Начнешь думать – и повалился карточный домик – проснулась совесть, выползла жалость к себе и пришла тоска-а-а…

Пива, бля!!! И чтоб не думать – еще и водки! И по бабам!

Перейти на страницу:

Похожие книги

Чудодей
Чудодей

В романе в хронологической последовательности изложена непростая история жизни, история становления характера и идейно-политического мировоззрения главного героя Станислауса Бюднера, образ которого имеет выразительное автобиографическое звучание.В первом томе, события которого разворачиваются в период с 1909 по 1943 г., автор знакомит читателя с главным героем, сыном безземельного крестьянина Станислаусом Бюднером, которого земляки за его удивительный дар наблюдательности называли чудодеем. Биография Станислауса типична для обычного немца тех лет. В поисках смысла жизни он сменяет много профессий, принимает участие в войне, но социальные и политические лозунги фашистской Германии приводят его к разочарованию в ценностях, которые ему пытается навязать государство. В 1943 г. он дезертирует из фашистской армии и скрывается в одном из греческих монастырей.Во втором томе романа жизни героя прослеживается с 1946 по 1949 г., когда Станислаус старается найти свое место в мире тех социальных, экономических и политических изменений, которые переживала Германия в первые послевоенные годы. Постепенно герой склоняется к ценностям социалистической идеологии, сближается с рабочим классом, параллельно подвергает испытанию свои силы в литературе.В третьем томе, события которого охватывают первую половину 50-х годов, Станислаус обрисован как зрелый писатель, обогащенный непростым опытом жизни и признанный у себя на родине.Приведенный здесь перевод первого тома публиковался по частям в сборниках Е. Вильмонт из серии «Былое и дуры».

Екатерина Николаевна Вильмонт , Эрвин Штриттматтер

Проза / Классическая проза