Осколок солнца

Сейчас в устах Жоры Кучинского каждое слово как бы подчеркивало тупость и нелепость подобных аналогий. «Если бы записать Жоркину речь, — представил себе Вадим, прислушиваясь к его развязной болтовне, — а потом жирным красным карандашом подчеркнуть все пошлые словечки, глупые остроты, сравнения, то, пожалуй, глядя на этот мусор, сделается стыдно и самому. Ведь мы к нему привыкли, не замечаем».

— Жора, почему вы сами не снимаетесь? — спрашивает Маруся. — Поучите меня, я сниму.

— Синьорита, невозможно, — кривляется он, кланяясь и размахивая шляпой у самой земли. — От моей физиономии пленка треснет.

— Жора, который час?

— Клянусь аллахом, не знаю. Часы забыл дома на рояле…

Опять смех, по привычке.

— Девочки, составим живописную группу, — распоряжается Кучинский, усаживая их на скамью. — Черноглазая, поближе, поближе… Ах, эта черноглазая с ума меня свела.

И Вадиму, и Тимофею, и Лиде было ясно, что в своей студенческой компании, где любая девушка, даже не обладающая острым язычком, может сразу осадить Жорку, он воздержался бы от подобной болтовни. Но здесь совсем другое. Жорка понимает, что перед этими девушками он может резвиться как хочет. Не стоит труда искать свежие остроты. Он и так неотразим.

— «Никто в нашем крае Маруси не знает», — напевал он сладким голоском. Вы на меня не сердитесь? Скушайте конфетку… Потанцуйте еще… Раз, два, начали! Два притопа, три прихлопа… Спой, светик, не стыдись… Ну прямо Любовь Орлова!

— Скажете тоже…

— Потом поблагодарите. У меня опытный глаз. — Кучинский оглянулся на беседку и, выщелкивая подошвами чечетку, запел: — «Ни о чем меня не спрашивай, не выпытывай… ничего…» Замрите, снимаю.

Девушки застыли в напряженных позах. Кучинский нажал кнопку и взглянул на счетчик кадров.

— Ах я рассеянный с улицы Бассейной! Пленка кончилась. Пока! До скорого! — и скрылся за углом главного здания.

Девушки наклонились друг к другу, стали шептаться, изредка поглядывая на гостей в беседке.

— Ваше мнение, наблюдатели? — спросил негромко Вадим.

Бабкин безапелляционно заявил:

— Девчонки, конечно, пустые. А Жорку переделать невозможно. Да и что ты от него хочешь?

— Значит, тебе все равно? Пусть эти девушки, наверное никогда не видавшие московских студентов, будут считать Жорку образцом культуры и судить по нему о всех наших ребятах. Так?

Бабкин замахал на него руками. Жесткий комок застрял в горле, невозможно вымолвить слова. Высокое звание студента-заочника далось ему не легко. Он был на экзаменах в институте, где все казалось диковинным и чудесным, встречался с учеными. Люди, известные всему миру, проходили по коридору обыкновенными мелкими или размашистыми, крупными шагами. Бабкин долго смотрел им вслед и гордился тем, что уже давно хорошо знал их по книгам и журналам. А ребята? Нет, как можно допустить, чтобы о студентах судили по поведению Жорки Кучинского! Хотелось сейчас же подойти к этим девушкам и сказать, что таких, как Жорка, в Москве совсем немного и что ему, Тимофею Бабкину, технику и студенту-заочнику, стыдно за своего товарища… Не поймут глупые девчонки, и не найдется у Тимофея слов таких, чтобы высмеять Кучинского, показать, насколько он ограничен и как плоски его шуточки. Димка, конечно, прав, но уж очень не хочется связываться с Кучинским.

— Итак, Лидочка, у вас появились две подруги, — вздохнув, сказал Вадим. А нам с Тимкой не повезло: один товарищ, да и тот Жорка. Теперь я понимаю, что значит пустыня.

Лида подняла полные руки и небрежно поправила на затылке пучок.

— Подруг я сама выбираю.

— По какому принципу?

— На это трудно ответить. Но во всяком случае необходима общность интересов.

— Вы думаете, что в данном случае они разные? — спросил Вадим, вглядываясь в лицо Лиды.

— Не обижайте меня, Вадим. Я же не сравниваю вас с Кучинским.

— И правильно делаете. Он бездельник, а девушки эти работают. Я одного не пойму, Лидочка; откуда в вас столько высокомерия? Высшее образование и научная деятельность абсолютно не дают вам права презрительно относиться к работницам. Они ничего не знают о химических соединениях таллия и цезия, не умеют со вкусом одеваться. Но разве это унижает их? «Не обижайте меня», — передразнил ее Вадим. — А откуда вы знаете их души? Возможно, они богаче и человечнее любого из нас, любого из тех, кто в уме решает уравнения и до отказа напичкан формулами. Возможно, у них в душах «золотые россыпи», как писал Маяковский…

Багрецов говорил, все больше распаляясь от гнева. Его всегда возмущало подчеркивание своего превосходства, если дело касалось образования. Никакого подвига нет в том, что ты получил его. Благодари тех, кто за тебя в это время работал, пахал, сеял хлеб и строил дома.

Лида сердилась, хотела перебить Вадима. Мальчишка — и вдруг отчитывает ее ни за что ни про что. Но стоило ей покопаться в памяти, как многое из того, что говорил Вадим, стало подтверждаться довольно ясными примерами из Лидиной собственной жизни. Это уже совсем нехорошо. Было немножко стыдно и, главное, обидно — ведь услышала она об этом от мальчишки! Неужели сама за собой не замечала?