Ослам не дают! Львиная инструкция по соблазнению топовых женщин

Память короткими отрывками возвращала меня в недалекое прошлое. Вот он я, в Академии, накинув бушлат на мокрое тело, бегу после душа в казарму, надеясь не замерзнуть в – 25. Дальнейшие события вспоминались уже с большим трудом… Вернулось ощущение адской боли, огонь во всем теле, силуэты перед глазами, а на следующий день температура поднялась до 39 градусов. Я что, бредил? От воспоминаний меня отвлек еще один приступ. Внутри все сжималось и горело огнем…

– Тише, не пытайся встать, – строго сказал все тот же силуэт в белом халате. – Скоро мы будем в больнице, держись.

Снова мутная картинка перед глазами – я иду в санчасть за дежурным по батальону, падая на ходу. В глазах темнеет, стук в висках заглушает остальные звуки… Но я продолжаю идти, теряя последние силы, потому что нам чуть ли не в мозг вживили убеждение: дисциплина превыше всего.

Да! Точно! Я услышал звук сирены. Казалось, я всего лишь несколько метров прошел расстегнутым… Разве может быть все так плохо?

«Горячо! Болит! Что ж вы сидите, помогите мне!» – хотелось крикнуть, но голос не слушался. Только хрип вырвался у меня из горла.

Меня везли в Минский госпиталь, а перед глазами все плыло. Я пытался смотреть в окно, чтобы находиться в сознании, но пространство вокруг то исчезало, то вновь появлялось в черных пятнах. Силуэт наклонился надо мной и внимательно посмотрел в глаза, а потом стал медленно таять, и вновь темнота поглотила меня.

* * *

Когда я пришел в сознание, то обнаружил себя в больничной палате. Вокруг медицинские приборы, провода, мигающие мониторы, на которых светились непонятные мне цифры. Свет резал глаза. В темноте было спокойнее и уютнее – тишина и никакой суеты вокруг. Оказалось, я был не один. Присмотревшись внимательнее, я понял, что рядом со мной сидят мои родные.

– Мама, – произнес я, но испугался собственного голоса. Звук, который я издал, был похож больше на скрип заржавевшей двери.

Мама подскочила со своего стула и присела рядом на край кровати, крепко сжав мою руку. Она плакала. Это сразу было понятно по красным опухшим глазам и осунувшемуся лицу.

– Сынок! Как же ты нас напугал! – воскликнула она и прижалась губами к моему лбу.

Ее губы оказались такими ледяными, что по телу пробежали мурашки. Или это я слишком горячий?

Я хотел обнять ее, но с ужасом обнаружил, что все еще не могу даже рукой пошевелить. Вселенская усталость своей тяжестью придавила меня к неудобной жесткой больничной койке.

– Можно воды?

Мама в ту же секунду осторожно поднесла к моим пересохшим губам стакан. Ощущение приятной прохлады потекло по раскаленным жилам.

– Еще, – попросил я, когда мама снова убрала стакан на прикроватную тумбу, позволив мне сделать всего пару глотков.

– Чуть позже, сынок. Сначала тебя должен посмотреть доктор.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил отчим, сидящий по левую руку от матери.

Все еще больно было смотреть по сторонам, и я не мог вспомнить последние два дня своей жизни. Только короткие фрагменты, из которых не складывалась цельная картинка.

– Что случилось?

– Брат, ты слишком переоценил свои силы, – усмехнулся по-доброму Борис, мой брат-близнец. Он тоже был в палате.

Странно. Он что, похудел? Я помнил его заметно крупнее. Борис продолжил:

– После тренировки ты сходил в душ и в таком виде прошелся до казармы. А на улице зима. Тебя здорово продуло.

– Двухсторонняя пневмония, – добавила мама. – Еле откачали… Сынок, несколько часов мы вообще не знали, выживешь ли ты!

Мама заплакала, брат обнял ее, утешая. А я в этот момент вспомнил все…

Когда меня везли в больницу в карете скорой помощи, я приходил в себя и снова впадал в беспамятство. Те ощущения мне уже не забыть никогда. Все мысли ушли, и я почувствовал такую свободу и легкость, словно парю в небе и властен быть там, где только захочу. Больше ничто меня не волновало и не интересовало. Я остался наедине с собой. В тот момент я чувствовал, как смерть подбирается ко мне и дергает за мои жизненные ниточки, пытаясь оборвать последнюю. Но я выкарабкался и твердо решил, что больше рисковать своим здоровьем так не хочу.

Дальше пошли самые скучные дни в моей жизни в одиночной палате реанимации. Лица медсестер и врачей сменяли друг друга, меня слушали, осматривали, щупали, расспрашивали и постоянно тыкали острыми иглами. Я начал подозревать, что не выдержу всего этого и просто сбегу, но тело было слишком слабым для побега, и мне приходилось раз за разом сжимать кулаки и терпеть. Все, что я переживал, было болезненным не только для моего организма, но и для мужского самолюбия – чего стоили хотя бы утки, в которые мне приходилось справлять нужду, не вставая с постели.