Ослепительный цвет будущего

– Я не должна была отталкивать тебя. Нужно было рассказать тебе обо… Да обо всем. Потому что ты мне больше, чем просто друг… – Я снова морщусь, потому что это слишком уж напоминает признание. Неужели я только что призналась ему в своих чувствах? По телу пробегают оранжевые, как дорожные конусы, волны паники. – То есть… ты мой лучший друг. – Ненамного лучше. Я крепко сжимаю веки. – Что-то я сегодня ужасно изъясняюсь.

Аксель смеется, и этот звук накрывает меня, как теплая вода в ванной. Он подзывает меня к кровати, и мы садимся на краешек. Я быстро прикидываю, что между нами около семнадцати сантиметров. С тем же успехом эти семнадцать сантиметров могли бы быть целым Атлантическим океаном – так далеко, кажется, он сидит от меня. Ладно. Так даже лучше. Вдох, выдох.

– Позволь мне сначала попробовать сказать то, что я собирался сказать, – говорит он. Голос его стал совсем мягким, и я вдруг поднимаю, что он тоже, возможно, нервничает.

Эта мысль все меняет. Я наблюдаю, как он пытается пристроить куда-нибудь руки. Как снова и снова снимает очки и теребит дужки. Как то и дело проводит по волосам. Его взгляд встречает мой, затем снова сбегает – как будто после стольких лет лучшей дружбы ему трудно смотреть мне в глаза.

– Отчасти я нарисовал все это потому, что до смерти скучал по тебе. Перед тем как ты уехала, я пытался не лезть в твое личное пространство. Я надеялся, что, когда ты вернешься из Тайваня, мы снова сможем поговорить. Но я не мог перестать думать о тебе. Не мог перестать думать о…

Эта пауза – самая долгая пауза в мире. Я замечаю, что задержала дыхание в ожидании его слов.

– Я не мог перестать думать о том, как поцеловал тебя, – заканчивает он, переводя взгляд вниз, на свои руки, вместо того чтобы посмотреть на меня. – Это просто… это было настолько правильно.

Да! Кричит мое сознание. Точно!

– Но… ладно. Не буду я…

Я перебиваю его, потому что вижу на его лице борьбу, вижу, как тяжело ему наконец признаться.

– Все нормально, – говорю я, хотя эти слова режут меня ножом. – Я знаю про Лианн. И… я ничего ей не скажу. Я не буду разрушать ваши отношения.

– Наши что?

– Каро мне сказала, – принимаюсь я объяснять.

Он категорично трясет головой.

– Нет, нет, я с ней расстался. Еще за несколько недель до Дня двух с половиной. Все это было ошибкой. Одной огромной ошибкой.

Когда я открываю рот, из него вылетает:

абсолютная тишина.

– Слушай, я так и не объяснил тебе, что произошло весной, – говорит он. – Я хотел, но просто… Все стало слишком запутанно. Вышло из-под контроля.

Я киваю, будто понимаю, о чем он. На самом деле – ни слова.

– Пока я был в Пуэрто-Рико на зимних каникулах, то много разговаривал со своим двоюродным братом Сальвадором. Я рассказал ему о тебе.

Он рассказал обо мне своему двоюродному брату! Не знаю, почему это звучит так неожиданно.

– Сал – старый романтик. Ну, вроде бабушки и дедушки Каро. И пока я говорил с ним… Я понял, что влюбляюсь в тебя. И он убедил меня рассказать тебе о своих чувствах. Но когда я вернулся… Я просто не мог. А потом, на Зимнем балу, я увидел, как ты целовала того парня, Уэстона. И я просто не знал, что делать. Я думал, все безнадежно. И в тот период Лианн постоянно была где-то рядом, и я явно все еще нравился ей, и мы с ней ладили лучше, чем раньше. Она была… не знаю, как это сказать, так что скажу прямо: она помогла мне отвлечься.

Лианн. Я с силой втягиваю воздух. До этого он говорил, что между ними уже ничего не будет по-прежнему. Он это имел в виду?

– Потом, когда я тебя поцеловал… Господи, ну я же видел, как тебя это выбило из колеи. – Голос Акселя снова ускоряется. – И если ты хочешь, чтобы это больше никогда не повторилось, я все пойму. Я буду уважать твое решение. Я знаю, что переступил определенную черту…

– Нет, – вырывается у меня. Заговорила. Уже хорошо. Паника вернула мне способность мыслить. – Не ты один. Мы переступили эту черту вместе. – Все еще не совсем то, что я хочу сказать, но хоть что-то.

Я пытаюсь продолжить, но Аксель трясет головой, теперь глядя на свои ноги.

– Ли, прости, если ты считаешь, что я заставил тебя делать что-то против своей воли. Я никогда, никогда не стал бы тебя принуждать…

Мое лицо вспыхивает, когда я вспоминаю все те разговоры о согласии, которые обсуждались на уроках полового воспитания, и о том, что оно применимо ко всем этапам – не только к сексу.

Когда я поднимаю взгляд, он прижимает к губам большой палец – как будто это должно помочь ему промолчать.

– Ты все понял неправильно, – наконец выдавливаю я из себя.

И тогда он поворачивается, и его глаза снова встречаются с моими; они такие грустные, такие поверженные.

– Аксель, я хотела, чтобы ты меня поцеловал. Больше всего на свете. Я хотела этого уже несколько лет. – Глубокий вдох. Медленный выдох. Я заставляю себя добавить: – Я до сих пор этого хочу.

Все. Сказала.

И даже осталась жива.

– Правда? – сиплым голосом спрашивает он.

– Очень. Но… Я не могу перестать думать о том дне…

Мне не нужно больше ничего говорить; по тому, как он побледнел, я понимаю, что он отлично знает, о чем я.