По полянам босиком.
Мама следом за тобой.
Если птенчик упадет,
Мама сыночку найдет,
От беды убережет
И закроет от дождя,
От болезни, от огня,
От врага и от беды,
Спрячет мальчика в любви
Спи, сыночек, мой родной,
Мой любимый, золотой,
Спи, сыночек, засыпай,
Глазки-звезды закрывай.
С солнца ниточку зимой,
Прядь снежинки в летний зной,
Сноп соломки на гранит,
Пусть Иллин тебя хранит,
Боль слезами исцелит
Боль слезами исцелит
Спи, сыночек, мой родной,
Мой любимый, золотой.
Спи, сыночек, засыпай,
Глазки-звезды закрывай
(с) Ульяна Соболева. Колыбельная
Не уберегла, не исцелила, не защитила. Потеряла своего сына. Даже глаза ему не я закрыла и попрощаться не смогла. Не хватило сил взглянуть, струсила. Над гробом молилась, рыдала и слезы эти не воскресят и не вернут моего мальчика никогда А тот страшный день, будут ли у меня силы когда-нибудь забыть его и жить дальше. Или я вечно обречена вспоминать самые жуткие часы, самые невыносимые и выдирающие мою несчастную душу из груди, чтобы мучать и трепать ее дальше, до бесконечности.
Я открыла глаза и в расплывчатом тумане увидела лицо Моран, залитое слезами. Она всхлипнула и прижала мою руку к своей груди.
— Слава Богам, моя деса. Вы очнулись вы вернулись ко мне. Я так молилась. Так молилась о вас. Гела услышал меня. Как же я испереживалась о вас.
— Где мой сын? — каждое слово далось с таким трудом, что мне казалось, я не говорю, а поднимаю на грудь камни, и от них моя грудная клетка трещит и ломается. Моран опустила взгляд, содрогаясь от рыданий и сильнее сжимая мою руку.
— Где Вейлииин, Моран? Принеси его мне.
Но в ответ она лишь ниже опускала голову и рыдала все громче, отрицательно качая головой. Я вскочила на постели и впилась пальцами в ее плечи. Я трясла ее, а она ничего не могла мне сказать Но иногда слова не нужны. Я и так поняла. Еще во сне. Потому что я проснулась, а пустота вокруг меня так и осталась ледяным коконом. Я помню, как кричала. И не узнавала свой голос.
— Он жив. Вы мне лжете. Вы забрали моего мальчика. Данат забрал моего ребенка? Отвечай. Иначе, клянусь Иллином, я вырву тебе сердце, Моран.
— Оспа он подхватил оспу ииии о, Гела дай мне силы сказать это. Он на небесах. Ему уже хорошо и не больно. Помолитесь о нем, моя деса наш крошка
Я взвыла и оттолкнула ее от себя с такой силой, что она упала на пол.
— Лжешь. Ты лжешь мне. Я его чувствую. Слышишь? Я чувствую, что он жив Покажите мне его. Принесите мне моего сына. Я не верю ни единому твоему слову.
И мне принесли тельце, завернутое в белую простыню с вензелями дома Вийяров. В этот момент я сама умерла. Мертвее не бывает. Меня сковало таким холодом, от которого каждый вздох походил на стон мучительной боли. Мой малыш. Почему? Почему именно он? Чем он провинился перед тобой, Иллин? За что ты забрал его у меня? Зачем позволил ему страдать или это ты меня так страшно наказал?
Я не хотела смотреть на личико Вейлина, испорченное сыпью. Я хотела запомнить его таким, каким видела последний раз. Больше я не произнесла ни слова. Я заперлась в келье с маленьким гробом и впустила туда астрелей только утром. Мне нужно было время попрощаться с ребенком нет, не осознать и не принять жуткую потерю, а попрощаться и прижать к себе в последний раз.
Лежа в темноте, глотая слезы и кутаясь в овечью шерсть, я прислушивалась к звукам леса. К далекому топоту копыт, к крикам и звериным хрипам. А потом услышала, как где-то неподалеку треснула ветка, и отложила флягу, пальцы нащупали маленький острый охотничий нож. Кто бы сюда не ввалился, встретит здесь свою смерть. Мне казалось, что ко мне приближается кто-то, крадется или ползет к яме. Впившись в нож всей ладонью, я вжалась в земляную стену, ожидая гостя во всеоружии. Я представляла себе, как перережу глотку лассару, а потом равнодушно улягусь спать рядом с трупом.
Приготовилась, вся подобралась и увидела, как в яму медленно падает черная туша, как волк приземляется боком на еловые лапы, как тяжело склоняется его голова и как с паром выходит глубокий выдох из приоткрытой пасти.
Выронила нож, бросилась к зверю.
— Рейн Рейн.
Ощупывая все тело в поисках ран, в поисках кровотечения, но так и не нашла. А если это яд? Если он убил его, и он никогда больше не встанет так и умрет у моих ног, а я опять буду рыдать и ни саанана не смогу сделать.
Ломая ногти, выкручивая пальцы, я с трудом выбралась из ямы, тяжело дыша, осмотрелась по сторонам. И куда мне теперь? Разве смогу найти лагерь? Должна смочь. Должна привести кого-то, сделать хоть что-то.
— О, Иллин, дай мне сил, дай мне мыслей, дай мне хоть что-то. Или ты, Гела, я уже не знаю, кому молиться, помогите. Есть ли вы на самом деле. Где сила ваша? Неужели тьма, боль и смерть сильнее вас.
Рядом что-то фыркнуло, и я резко обернулась, отпрянула назад. Передо мной стоит небольшой волк, пушистый, белоснежный скорее, волчонок. Смотрит, голову склоняет в один бок, в другой. Глаза зеленые, светящиеся, пытливые, как у ребенка. И от взгляда внутри вдруг стало тесно. Как будто сердце забилось чаще, сильнее.
— Ты кто? Ты пришел мне помочь? Ты ты с ним? С Рейном?