Осьминог

Сюн, за минуту до этого, видимо, собиравшаяся обидеться на свою судьбу и на всех мужчин, когда-либо захаживавших в ночной бар в Накамура, уставилась на него с открытым ртом и удивленно похлопала глазами. Послышался звук проезжающего поезда – видимо, где-то неподалеку была железная дорога или наземная ветка метро. В теплом ночном воздухе стрекотали насекомые, и к запаху рыбы, доносившемуся с улицы, по которой они только что прошли (видимо, там располагался рыбный рынок), примешивался аромат цветущих растений. Курода вдруг подумал, как хорошо было бы обнять эту девушку и вдохнуть запах ее чисто вымытых волос и намазанной недорогим кремом кожи.

– Мы уже пришли. – Сюн показала ему на возвышавшийся впереди восьмиэтажный монолитный дом, увешанный кондиционерами. Даже в темноте было видно, какой он старый. Некоторые кондиционеры работали, и время от времени на асфальт шлепались крупные капли. К лифтам вел освещенный коридор, стены которого то ли жители дома, то ли уличные художники разрисовали изображениями детей и животных, из-за чего он больше напоминал коридор в детском саду, чем в обычном жилом доме. На салатово-зеленой траве сидела, удивленно таращась на двери лифтов большими ярко-синими глазами, девочка с красным бантом в соломенных волосах, рядом с ней играла с мячиком белая болонка и умывалась огромная, размером с саму девочку, трехцветная кошка. Возле уха кошки было написано неровной хираганой: «Маюми с любовью».

– Ага, жуть, правда? – Сказала Сюн, заметив, что он разглядывает настенную живопись. – Но если так подумать, без них была бы совсем тоска, терпеть не могу голые стены, прямо как в больнице.

– Вы правы, Фэн-сан, – покорно согласился Курода.

– Чудно́й ты все-таки! – Рассмеялась Сюн. – Ну, давай, пойдем, а то будешь на них долго смотреть – еще оживут.

– Вы фантазерка, Фэн-сан.

– А ты зануда!

Она нажала на кнопку вызова, и где-то в глубине дома раздался протестующий скрежет старого механизма.

Курода лежал на узкой кровати, глядя на неподвижные лопасти потолочного вентилятора. Выпитый за вечер алкоголь окончательно выветрился у него из головы, и спать совершенно не хотелось. Сюн, наоборот, уснула почти сразу же, как только ее голова коснулась подушки, и теперь мирно посапывала, свернувшись калачиком и прижавшись спиной к стене, чтобы уступить ему побольше места. Курода повернулся к ней: без одежды девушка выглядела совсем крохотной и беззащитной. От ее шеи там, где билась сонная артерия, исходило едва различимое голубоватое свечение. Он осторожно, чтобы не разбудить Сюн, протянул к ней руку и провел пальцами над ее кожей, едва ее не касаясь. Свечение усилилось, как будто притягиваемое магнитом, а когда он убрал руку, поднялось вверх, на мгновение задержалось на приоткрытых губах спящей и исчезло, стоило ей сделать очередной вдох. Часы Куроды, лежавшие на прикроватной тумбочке, механически тикали.

Однажды, когда он вместе с господином Каваками зашел в океанариум в нагойском порту, в одном из аквариумов девушка, одетая русалкой, развлекала детей: надолго задерживая дыхание, она погружалась в воду, подплывала почти вплотную к стеклу, улыбалась и махала детям рукой. Вокруг ее огромного радужного хвоста носились стайки мелких рыбешек.

– Как думаешь, Курода-кун, она не может утонуть? – Обеспокоился господин Каваками.

– Нет, что вы, Каваками-сан, эта девушка – профессионал, – уверенно возразил Курода. – С ней не может приключиться ничего подобного.

Вокруг «русалки» расходились во все стороны голубоватые волны. Она весело помахала им рукой и вынырнула, чтобы глотнуть воздуха: на мгновение Куроде показалось, что он слышит, как быстро-быстро колотится ее сердце. На воздухе влажные волосы облепили ее лицо, похожие на темные нити морской тины.

– Надо же, – господин Каваками покачал головой. – На вид она гораздо младше моей Ёрико.

В маленькой комнатке было душно, и от старого матраса немного тянуло затхлостью. В какой-то из соседних квартир спорили мужчина и женщина.

– Всю молодость мою промотал в патинко![261] – Заунывно жаловалась женщина. – Где деньги, я тебя спрашиваю?

– Отстань! – Огрызался мужчина. – Дай поспать!

– Поспать ему дай! Сам допоздна сидел за игровыми автоматами, а теперь, видите ли, я ему спать не даю! Ну, признавайся, всю зарплату спустил? Всю до последней иены?

– Да замолчи ты уже, соседи услышат!

– Пусть слышат! – Не сдавалась женщина. – Нет больше сил моих терпеть! Пусть все знают, что мой муж – бессовестный человек! Бессовестный, никчемный человек! Признавайся, опять ходил сегодня в казино? Ну?!

– Не твое это дело!

– А чье же это тогда дело, бессовестный ты человек! Всю мою жизнь промотал, всю мою молодость… а я была красотка, не чета нынешним вертихвосткам, и какие мужчины за мной ухаживали! А я выбрала тебя – где, скажите на милость, были мои глаза? Ты ведь все деньги, оставленные мне родителями, спустил на эти проклятые блестящие шарики!

– Ты бы предпочла, чтобы я умер, – угрюмо сказал мужчина.

Женщина вместо ответа расплакалась.