Основы искусства святости, том 4

Еще более смирения имеет тот, кто, будучи укорен другим, не уменьшает к нему любви. Но меньшую степень смирения проявляет тот, кто только сам себя укоряет,

25

ибо кто не стерпит поношения от себя самого? Однако самоукорение надо всячески развивать, ибо чрез него и к настоящему смирению переходим²⁶.

Если же «кто говорит, что он ощущает благовоние сего мира, и во время похвал

27

хотя мало движется сердцем, и силу слов их понимает (но не отвращается их): тот да не прельщает себя, ибо он обманут»²⁸, и никакого смирения у него нет²⁹.

Чем выше кто поднимается к верху сей божественной добродетели, тем более тот начинает (излагаю последовательно, в хронологическом порядке) ненавидеть тщеславие и перестает видеть,

зазирать, чужие согрешения. Наконец страсти отмирают совершенно, является ненасытная любовь к молитве, и появляется в

30

душе неизреченный свет .

«Если предел, свойство и образ крайней гордости состоит в том, что человек ради славы лицемерно показывает добродетели, каких в нем нет, то глубочайшего смиренномудрия признак, когда человек, ради уничижения, в некоторых случаях принимает на себя такие вины, каких и нет в нем. Так поступил тот духовный отец, который взял в руки хлеб -148-

и сыр³¹; так поступил и тот делатель чистоты, который снял с себя одежду и прошел через город бесстрастно³². Таковые уже не заботятся и не боятся, как бы

не соблазнились люди, потому что они молитвою получили силу всех невидимо пользовать. А кто из них о первом, т. е. о соблазнах, еще заботится, тот изъявляет скудость второго дарования; ибо где Бог готов исполнить прошение, там мы все

33

можем сделать» .

IV. Польза и плоды смирения

1. Довольно часто святые отцы ставят следующий вопрос:

«Если от одной этой страсти (речь идет о гордости. — Еп. Варнава), безо всякой другой, некто (т. е. диавол. — Еп. Варнава) ниспал с неба, то должно исследовать, не возможно ли смирением, и без других добродетелей, взойти на небо?»³⁴

И все отвечают — возможно.

Великое утешение, и даже единственное, для немощного, особенно телом, человека³⁵.

Св. Иоанн Лествичник, задавший этот вопрос, сам же и отвечает на него так в ином месте:

«Возлюбленный! Знай, что удолия³⁶

умножат пшеницу (По. 64, 14) и плод духовный в себе. Сие удалив есть душа смиренная, которая посреди гор, трудов и добродетелей, всегда пребывает без возношения и неподвижною.

Не постился я, говорит Давид, не бдел³⁷, не лежал на голой земле³⁸, но смирихся,

39

и спасе мя Господь вскоре (Пс. 114,5)».

С другой стороны — одни подвиги без смирения не спасают человека⁴⁰.

Приведу еще несколько выдержек из святых отцов в доказательство справедливости обеих этих логик.

«Смирение и без дел многие согрешения делает простительными, — говорит св. Исаак Сирин⁴¹. — Напротив того, без смирения и дела бесполезны, даже уготовляют нам много худого... И если приобретем его, соделает нас сынами Божиими и без добрых дел представит Богу, потому что без смирения напрасны все дела наши, всякие добродетели и всякое делание».

Старец и духовный отец преп. аввы Дорофея, св. Иоанн, именуемый Пророком, на вопрос первого, «каким путем скорее можно достигнуть спасения: трудами ли или смирением», ответил: «Брат!

-149-

Истинный труд не может быть без смирения, ибо сам по себе труд суетен и не вменяется ни во что. Писание говорит: виждъ смирение мое и труд мой, и остави вся грехи моя (Пс. 24, 8). Итак, кто соединяет смирение с трудом, тот скоро достигнет цели.

42

Имеющий смирение с уничижением также достигает, ибо уничижение заменяет труд. А кто имеет одно только смирение, тот хотя и успевает, но не так

43

скоро» .

2. Смирение, сходя к человеку с неба, приносит ему с собой оттуда великие дарования. Эти плоды заключаются, во-первых, в том, что смиренному покоряются свои собственные душа и тело, все их чувства и отправления. Теперь ему не надо ухищряться и придумывать разные способы, как бы научиться смирению, но само оно пребывает в его сердце свободно, естественно, без труда, без понуждения.

И хотя «...приял он в себя некое дарование великое и превышающее всю тварь и природу, но... на себя смотрит, как на грешника, на человека, ничего не значащего и презренного в собственных своих глазах, — объясняет это состояние, исходя из собственного опыта, божественный Исаак Сирин⁴⁴, — и [хотя]... вошел он в тайны

всех духовных существ и во всей точности совершен стал в мудрости всей твари, сам себя признает ничего не значащим. И этот неухищренно, но без принуждения таков в сердце своем».