Особист

С некоторым трудом открыв глаза, я стал изучать белёный потолок. Состояние было так себе, всё приходилось делать с усилием. Слегка ныла грудь, но то, что лёгкие целы, я знал, пуля попала в плечо и вышла в районе лопатки. Когда я к своим гнал, то изредка сплёвывал слюну на ладонь, и она была чистая, без розовых вкраплений крови. Так что точно говорю – лёгкие не зацепило. Еще хорошо, что пуля навылет прошла. Рану на спине я закрывал, прижавшись к сиденью, а на груди – рукой, чем заметно снизил кровопотерю. Возможно, это и помогло доехать до своих. Жаль, дальше сознание потерял, не успел информацию нужную передать. С трудом подняв правую руку – ранение было в левое плечо, – я ощупал себя. Лежу обнажённый, под простынёй ничего, на груди плотная повязка. Живой – уже приятно. Похоже, в палате я оказался не один, рядом скрипнула койка, и я услышал вопрос на вполне чистом русском языке, хотя что-то в нём было не так:

– Хой, парень, очнулся?

С натугой повернув голову, я посмотрел на неизвестного в полосатой пижаме, рядом с койкой которого располагалось окно, забранное решёткой. Это был плотный парень лет двадцати пяти, русоволосый, с рукой в гипсе и старыми следами синяков на лице. Закончив осмотр, я сухим горлом прохрипел:

– Где я? Какой сейчас день?

Рана тупо ныла, и даже попытка пообщаться отдавалась болью. Парень молчать не стал и сообщил:

– Это тюремная больничка в Минске. Сейчас шестое июля.

Та информация, что я смог собрать, прояснила ситуацию. Видимо, меня посчитали диверсантом и отправили в тюремную больницу, хорошо хоть прооперировали и перевязали. Ну и то, что Минск уже под немцем, я тоже теперь знал. Когда его сдали, мне известно. Вон, даже канонады не слышно – значит, наши далеко удрали. Делаю вывод, что сейчас вокруг немцы, возможно и сосед мой из них. Да точно из них. Интересно, он будет меня играть, пытаясь вывести на чистую воду? В это время сам сосед дошёл до двери и постучал – видимо, та запиралась снаружи. Потом он что-то пошептал в открывшееся окошечко и вернулся к своей койке. Окошко закрыли, и уже через минуту дверь, щелкнув замком, открылась, а в палату вошли трое. Играть, похоже, меня не собирались, один из гостей был в форме офицера гестапо – я даже удивился, почему именно эта служба, – а вот двое других – явно русские, врач и медсестра, видимо, медперсонал немцы заставили работать на себя. Те испуганно поглядывали на офицера. Гестаповец сразу же начал задавать вопросы на немецком, но я мог только хрипеть, меня мучила сильная жажда. Медсестра меня напоила – вся вода из поилки ушла, – после этого можно было и пообщаться. Правда, сначала гестаповец дождался, когда врач меня осмотрит и уйдёт, после чего продолжил опрос. Пришлось отвечать:

– Вторая рота первого батальона «Бранденбург-восемьсот». Рядовой Бизоев. Выполнял задание, попал под обстрел ночью, что дальше было – не помню.

Тут дверь снова отворилась, и вошли двое в форме НКВД. У обоих халаты наброшены на плечи. Тот, что имел кубари старшего лейтенанта в петлицах, сказал гестаповцу:

– Спасибо, Егор, дальше мы сами.

«Гестаповец», молча козырнув, покинул палату, я же, мысленно костеря себя – такой дешёвый развод! – внимательно осмотрел обоих сотрудников НКВД. Нет, не узнаю их. Хотя если я в Минске, то играют меня уже немцы, тогда не удивительна молчаливость «гестаповца», тот мог и не знать русского. Так что будем играть в молчанку. Хотя один вопрос задать можно. А лучше два:

– Война началась? И где я в действительности нахожусь?

– Война началась, и ваши германские армии несут большие потери, – ответил всё тот же старлей, второй, у которого были шпалы капитана, то есть тот лейтенант госбезопасности, всё ещё молчал. – Вы находитесь в больнице города Минск.

Этим он расставил точки над «i». Играли меня немцы. Поэтому дальше я общаться отказался. Полчаса они пытались надавить на меня, но без силового воздействия – кстати, сосед не уходил, слушал внимательно, – а потом вернулся гестаповец, всё же, похоже, настоящий, и сообщил:

– Ваши данные будут проверены по спискам батальона «Бранденбург», а пока отдыхайте и лечитесь.

Когда те ушли, сосед сказал:

– Знаешь, я был уверен, что ты русский. Из диверсантов. Хотя для диверсанта у тебя возраст неподходящий. Проверили, вроде действительно свой. Скоро проверят по архивам, узнают, точно ты наш или нет. Я сам из другой роты. Жаль, мы друг друга плохо знаем, опознать тебя не могу. Сам я в плену оказался, когда мы устроили налёт на штаб одного из корпусов Советов. Крепко нам тогда досталось. Половину ребят потеряли, а я раненым в плен попал. Остальные вроде как успели отойти. Потом наши захватили Минск и нас освободили. Сам я из Белостока родом, а ты откуда будешь? Вроде не украинец?

– Чеченец. Меня ещё в сороковом завербовали.

– Ясно.

– Что там с войной, как началась? Мы действительно в Минске?