Особое мнение

– Миллиарды, – угрюмо буркнул Гиллер. – И среди них немало моих… от моих, то есть кур. А у твоей семьи тоже ведь ферма была, если не ошибаюсь?

– Нет, – резко ответил Шарп, не желавший иметь с Гиллером ничего общего. – Мои родители держали аптеку у самой сто первой трассы. В квартале от парка – там еще магазин спорттоваров неподалеку был.

«А ты, – добавил он про себя, – катись-ка ко всем чертям. Решения я не изменю. Хоть поселись у меня на крыльце до конца дней, ничего у тебя не выгорит. Во-первых, у государства есть заботы поважней Петалумы, а во-вторых, кур там все равно больше ни единой не сыщешь».

– Как Сакраменто, отстраивается? – поинтересовался Гиллер.

– Полным ходом.

– И грецких орехов там снова полно?

– Из ушей у тамошних сыплются.

– И мыши гнездятся в высоченных грудах скорлупы?

– Тысячами, – заверил его Шарп, пригубив пива.

Пиво оказалось на удивление качественным – наверное, нисколько не хуже довоенного. Конечно, довоенного пива он помнить не мог: ведь в 1961-м, в том самом году, когда разразилась война, ему едва исполнилось шесть. Просто вкус пива чем-то напоминал прежнюю жизнь – изобильную, беззаботную, полную радостей…

– Мы посчитали, – хрипло, с алчным огнем в глазах заговорил Гиллер, – и вышло, что восстановление района Петалумы с Сономой обойдется примерно в семь миллиардов монет. Долларов Западного Блока. Это же гроши по сравнению с тем, что вы другим выделяете.

– Так и район Петалумы с Сономой не идет ни в какое сравнение с восстанавливаемыми областями, – напомнил Шарп. – По-твоему, нам сейчас яйца с вином требуются позарез? Нам станки, машины нужны в первую очередь! А станки и машины – это Чикаго, Питтсбург, Лос-Анджелес, Сент-Луис…

– Позабыл ты, что сам родом из Петалумы, – укоризненно, заунывно затянул Гиллер. – И от корней своих, и от долга перед родными краями отречься готов…

– От долга?! – побагровев от возмущения, зарычал Шарп. – Меня, знаешь ли, держат на государственной службе не за тем, чтобы лоббировать интересы заштатного аграрного региона в ущерб важным проектам! Я лично считаю…

– Мы ж для тебя свои, земляки, – упрямо, будто не слыша его продолжал Гиллер. – А свои – они же прежде всего…

Выпроводив за порог назойливого земляка, Шарп постоял минутку посреди темного двора, рассеянно глядя вслед удаляющейся машине Гиллера.

«Да, – думал он, – и вот так же устроен весь мир. Прежде всего – я, а все остальные пускай катятся к дьяволу».

Вздохнув, он отвернулся от въезда во двор и на ощупь двинулся по дорожке к парадному крыльцу дома. Внутри, за окном, приветливо сияли лампы. Зябко поежившись, Шарп вытянул вперед руку в поисках перил.

Вот тут-то, стоило ему неуклюже подняться на пару ступеней, с ним и случилась ужасная вещь.

Падавший из окна свет внезапно угас. Перила крыльца под пальцами растворились в воздухе, точно по волшебству. В уши ударил резкий, оглушительный визг. Шарп… падал, падал, и, как он ни бился, ни изгибался в попытках уцепиться за что-нибудь, под руку не подворачивалось ничего. Ничего твердого, настоящего, осязаемого – только бескрайняя темная бездна и полные ужаса вопли, рвущиеся из собственного горла.

– На помощь! Падаю! Падаю! – кричал он, но тьма словно отталкивала, отбрасывала его крики назад.

Захлебнувшись очередным воплем, Шарп вдруг обнаружил, что лежит навзничь поперек мокрого газона, с пригоршнями травы пополам с землей в крепко стиснутых кулаках, а до крыльца всего пара футов. Должно быть, в темноте он промахнулся мимо очередной ступеньки, поскользнулся и не устоял на ногах. Обычное дело… Свет из окна заслонила бетонная ограда крыльца, падение длилось всего-то долю секунды, а глубина «бездны» не превышала половины его роста. Упав, он только до крови рассадил лоб.

Вот глупость-то! Как маленький, черт побери!

С трудом поднявшись на ноги, Шарп взошел на крыльцо, вернулся в дом и за порогом устало прислонился спиной к стене. Все тело тряслось крупной дрожью. Понемногу он отдышался, и животный страх унялся, а в голове прояснилось.

Почему же он так боится падения?

Нет, с этими страхами следовало разобраться, и как можно скорее. Сегодня его прихватило серьезнее, чем когда-либо – хуже того раза, когда он споткнулся, выходя из лифта на службе, и завизжал, обезумев от ужаса, на глазах у переполнявшей вестибюль толпы.

Что же с ним будет, если он вправду упадет с большой высоты? К примеру, оступится и свалится за край одной из высотных галерей, соединяющих между собой небоскребы в деловом центре Лос-Анджелеса? Ясное дело, в таком случае он, целый и невредимый, рухнет в объятия защитной сетки: с галерей люди падают что ни день, и никто еще не пострадал, не разбился, но для него… Нет, он такого психологического шока не переживет – как минимум спятит.

Так, на галереи больше ни шагу. Ни при каких обстоятельствах. Он их и прежде, вот уже сколько лет, избегал, но с этого дня галереи под строгим запретом, наравне с авиаперелетами. Шарп не покидал поверхность планеты с 1982-го, а в последние годы даже почти не посещал кабинеты выше десятого этажа.