Особое задание: Повести и рассказы

Услышав такое предложение, Миша вспыхнул от смущения. Еще бы, такая честь! Он приподнялся на цыпочки. Глаза его светились радостью и вдохновением. Конечно, он давно уже выбрал поле. Но удобно ли свое поле предлагать всем? Мальчик из-под ладошки оглядел все поля. Но лучше того, о котором он мечтает, не нашел. И, протянув руку в сторону балки Себереченской, сказал:

— Что за балкой, во второй бригаде.

— Согласны! Так и быть! — восторженно согласились выпускники, будто им выделяют не участок для нелегкой работы, а место для бесконечного отдыха.

Солнце уже припекало землю, когда грузовик, урча и переваливаясь на ухабах, выехал на пригорок, откуда просматривалась центральная часть хутора.

Возле правления стояло очень много народу, можно сказать, все население Майорова. Кое-кто из задних рядов оглянулся на грузовик, они дружно замахали руками, закричали.

Почуяв что-то недоброе, Зиновий Афиногенович приказал шоферу немедленно заглушить мотор. И когда тот выключил зажигание, то до Романова и ребят долетело страшное слово: война!

Уже первые дни войны привнесли в жизнь хутора огромные перемены. Все парни, выпускники школы и те, кто недавно вернулся с действительной службы, и те, кто перешел в последний класс, не сговариваясь, пошли в военкомат, неся в кармане заявления с одной, двумя строчками: прошу добровольно направить на фронт. Ежедневно уходили из хутора те, кто подлежал мобилизации в первую очередь. Оставались женщины, старики да казачата. Но у оставшихся словно появилось второе дыхание. Они работали день и ночь, не требуя ни отгулов, ни выходных.

Каждый день приносил новые печали и тревоги. Утром, включая радио, Романов-старший думал, что услышит бодрый голос Левитана, сообщающий о том, что кончился кратковременный отход Красной Армии и она, остановив врага, перешла в наступление по всему фронту. По стратегическим соображениям парторга это должно было произойти на старой границе.

Но вот и она осталась позади, а фашистские полчища все продвигались и продвигались в глубь страны…

Неужто Россия не поглотит нашествие? Неужели и ему, снятому с воинского учета, в четвертый раз придется браться за оружие? Где же та суила, которая должна остановить и разгромить гитлеровские полчища? Так думал ежедневно колхозный парторг, слушая сводки с фронтов, передвигая, ленточку на карте, вывешенной возле конторы. Но жене, детям, всем, кто задавал ему этот же вопрос, Зиновий Афиногенович отвечал, что поражения наши временные, что скоро мы услышим другие сводки.

А из хутора каждый день провожали мобилизованных. Молодые ребята шли с бодрыми песнями, лихими плясками, успокаивали родных и близких верой в скорое возвращение. Те, кто был постарше, с трудом отрывая от себя руки жен и матерей, словно сухую черствую корку, глотали слезы…

Редели бригады. Все меньше и меньше оставалось в колхозе мужчин. Все чаще на подводах, у молотилок, на комбайнах и на тракторах виднелись женские косынки и детские, опаленные солнцем, выгоревшие головы, прикрытые отцовскими картузами и фесками.

Скоро пришло еще одно ранившее сердце майоровских известие: колхозу предлагалось передать годных коней представителям кавалерийской части. Узнав об этом, особенно сильно расстроились Конев и Романов-младший. Отец вменил сыну в непременную обязанность каждый день седлать Колумба, скакать по всем трем полеводческим бригадам и передавать отпечатанную на машинке свежую новость с фронта. Хотя сводки были тревожными и горькими, но везти их надо было, потому что, говорил отец, люди должны знать правду, чтобы не могли воспользоваться временным отступлением скрытые враги и паникеры.

Возил Миша сводку будто похоронные извещения. Почти в каждой из них было написано: наши войска после ожесточенных или кровопролитных боев оставили то Львов, то Гомель, то Николаев. И лишь однажды блеснул луч надежды. Под Смоленском не только остановили, но и отбросили немцев.

— Погодите, то ли еще будет! — вселял уверенность в земляков парторг.

И вот, когда жители Майоровского ждали необычных известий с фронта, поступила в колхоз разнарядка на коней. Миша пришел, чтобы оседлать Колумба для очередного рейда по бригадам, но конюх, уже предупрежденный о мобилизации, с Иваном Фокичем и Ванюшкой Мироновым в сопровождении двух военных придирчиво осматривал каждого коня. Колумб еще издали увидел Мишу, призывно заржал и, расталкивая однолеток, пробился к изгороди. Миша перемахнул через жердь, но услышал сердитый голос Конева:

— Не моги, Минька! — Отвечая на недоуменный молящий взгляд Романова, добавил: — Он уже передан красной кавалерии.

— А как же сводка? — не понял Миша всей жестокости слов Сергея Ивановича. — Ее же ждут.

— Бери мою Зорьку, но чтоб через час был тут. А что там в сводке пропечатано?

— Идут ожесточенные бои на Киевском и Минском направлениях.

— Значит, сдадут, — сказал тихо один из военных. — Дня через два сообщат.

— Типун тебе на язык, сынок, — пожелал ему Сергей Иванович и ожесточенно крикнул — Седлай, говорю, Зорьку и скачи!