Особое задание: Повести и рассказы

— И староста? — уточнил Хорошунов.

— Он-то у них главная овчарка, даром что местный.

— Ясно! — сурово произнес комиссар. — Защитники есть? Нет. Подсудимым последнее слово дадим?

— Нет, — единодушно высказался сход.

— Садись, Василь, — попросил Хорошунов одного партизана. — Пиши приговор. Именем Российской Федерации и Центрального штаба партизанского движения на Сталинградском фронте чрезвычайная тройка в составе меня, тебя и кого-то из вас, товарищи… Вот вас, отец, — обратился к тому, кто стоял возле плиты, грея сухие, озябшие руки. — Так. И товарища Кленова, рассмотрев в открытом заседании дело об. изменниках Родины и врагах советского народа….

— Машина! — крикнули в это время с улицы.

Народ шарахнулся к двери, тут же создав пробку в проходе.

— Назад! — потребовал Хорошунов. — Без паники. Там наши товарищи. Остановят, задержат. Поэтому прошу по одному. Садами добирайтесь. Ну, а с этими приговор окончательный и обжалованию не подлежит.

— Ясное дело. Не подлежит. Кончай их, извергов. Быстрее, — гудела толпа, выбираясь из комнаты.

Машина, бросая на дорогу снопы, света, приблизилась к окраине хутора и, не заезжая на его улицу, ушла в направлении хутора Семичного.

Когда рокот мотора заглох, над силосной ямой прозвучал короткий дружный залп: приговор был приведен в исполнение.

Прощаясь с теми, кто провожал партизан до околицы, Хорошунов пообещал:

— Мы скоро вернемся, товарищи!

В приподнятом настроении уходила группа пологой ложбиной в ночь, на встречу со своими боевыми друзьями, уходила, чтобы обрадовать отряд первой удачной операцией после начала наступления родной армии под Сталинградом.

Лишь на третью ночь подошли к Лобову. И он точно вымер — ни огонька, ни звука. Решили вторично не испытывать судьбу, тем более что заметили тягач и много подвод. Разделились по одному, обошли примыкающие ложбины, балки — никого. Сошлись севернее Лобова. Усталость валила с ног. Но Хорошунов сказал твердо:

— До рассвета выйдем к Киселевке. Там узнаем.

Смутная тревога запала в сердце партизан. Ведь обещали ждать возле Лобова. Неужели что-то случилось? Не должно бы. Ни в балке, ни на дороге они не встретили следов боя. А вдруг в карьере для них копали яму? От такой страшной догадки даже озноб прошиб. Хорошунов заметил, что больше других растерялся Миша. Он остановился и стал внимательно оглядываться вокруг.

— Что потерял? — подошел к нему Иван Федотович.

— Куда они могли деваться?

— Отыщем! — уверенно сказал Хорошунов и снова зашагал, надеясь к утру добраться до Киселевки, где у отряда была связная.

Когда на фоне серого мглистого неба нечетко выступили окраинные дворы Киселевки, Хорошунов спустился в балку и сказал Мише:

— Ну, пионер, разгружайся. В хутор пойдешь беженцем. Разыщешь Горпину Московенко, попросишь у нее ситного хлеба. Она ответит: «Где ж его возьмешь?» Тогда попросишь хоть просяную лепешку. Ждем тебя здесь.

У первого встречного казака Миша спросил, где разыскать Горпину Московенко. Старик, равнодушно взглянув на маленького оборвыша, показал крайнюю саманную хату.

Сперва Горпина встретила мальца приветливо, но когда он попросил у нее. ситного хлеба, испуганно зыркнула на соседние плетни и проводила в хату.

— Ищут вас, — сообщила Московенко, и на ее испитом лице лихорадочно загорелись глаза. — Вчера днем около грейдера остановили троих с сундуком. Но они перебили патруль и сбежали.

— Куда? — Миша понял, — что это был Красноюрченко с товарищами. Как они умудрились выйти на самую оживленную грейдерную дорогу? Непонятно. На что рассчитывали? На эти вопросы Московенко не могла ответить разведчику.

— Стало быть, ты не от них, — облегченно вздохнула женщина, положила перед Мишей кусок просяной лепешки и пару картофелин. — Закусывай, а я тебе скажу, куда дальше путь держать.

Из хутора Горпина велела выйти с очередной толпой беженцев. Их тут каждый день ходит видимо-невидимо, и комендант рукой на них махнул. Сперва было строго — документы требовали, а теперь пороются в мешках и кошелках, что получше найдут — оставят себе, а хозяев отпускают на все четыре стороны. Но проход разрешается только до комендантского часа. Как смеркнется, патрульные стреляют в любого, кто появится на дороге и не отзовется на пароль. Вчера от Ломакина приходил паренек. Шустрый такой, белобрысый, взял у нее банку соли. Сказал, что провиантом они себя обеспечили до конца войны. Еще сказал, что день-другой партизаны будут неотлучно находиться за хутором Лобовым, в балке Базовой.

— Их там нет.

— В кошаре смотрели?

— Туда мы не заходили, думали, там немцы.

— Какие немцы, — оживилась Горпина. — Они туда и носа не кажут. Место там очень удобное.

Пока Миша доедал картошку, Московенко рассказала ему, что в Киселевке стоит эскадрон румын, а в Лобове остановилась артиллерийская часть. Румыны ждут, что их не сегодня-завтра перебросят на передовую, которая, по слухам, подошла к Абганерово.

На дорогу она дала Мише три лепешки и с десяток картофелин.

С этими вестями пришел Миша к Хорошунову.

КОРОТКИЙ ПРИВАЛ