Особые обстоятельства

Короче говоря, Эмили он звонить не стал, и позднее она подтвердила, что он и впрямь с ней не связывался.

По пути он совершенно точно зашел в парочку пабов, но только чтобы побыть среди обычных людей — в отчаянии и в кризисных ситуациях Тоби никогда не пил, а сейчас он был и в отчаянии, и в кризисной ситуации одновременно. Позднее в кармане куртки он обнаружил чек, согласно которому он купил пиццу с двойным сыром. Но где и когда произошла это покупка, на чеке не сообщалось, а сам Тоби вообще не помнил, чтобы он ел тогда пиццу.

Разумеется, его одолевали ярость и отвращение к самому себе, и, разумеется, он постарался свести их к приемлемому уровню, для чего долго размышлял о концепции “банальности зла”, предложенной Ханной Арендт, и еще дольше прикидывал, вписывается ли в нее Криспин. Был ли Криспин, по его собственному разумению, лишь обычным слугой общества, вынужденным подчиняться давлению рынка? Может, сам Криспин так и считал, но вот Тоби с этим согласиться никак не мог. Тоби считал Джея Криспина типичным не повзрослевшим до конца ребенком — жестоким, аморальным, малообразованным, внешне вполне приличным и воспитанным, но в глубине души бессердечным и холодным человеком в сшитом на заказ костюме, которого сжирала неутолимая жажда денег, власти и уважения, и неважно, откуда все это возьмется. Ну что же. Он встречал потенциальных криспинов постоянно, во всех странах и городах мира. Просто до сих пор не сталкивался с таким, который добился бы успеха, торгуя смертью.

Несмело пытаясь найти хоть одно оправдание для Криспина, Тоби даже предположил, уж не дурак ли тот. Как еще объяснить грандиозный провал операции “Дикая природа”? После этого Тоби принялся мысленно препираться с Фридрихом Шиллером, который утверждал, что боги завидовали человеческой глупости и даже сражались за нее. Тоби был с ним не согласен: он считал, что глупость — не приманка ни для богов, ни для людей. И на самом деле все жаждали вовсе не глупости, а абсолютного, полнейшего безразличия ко всем проблемам, кроме своих собственных.

Примерно такие размышления занимали Тоби, когда он вошел к себе домой, поднялся по лестнице, открыл дверь квартиры и зажег свет — только чтобы тут же ощутить на лице мокрую тряпку, а на руках — наручники. Возможно — он никогда так и не узнал этого точно, — ему накинули на голову плотный мешок, который он не видел ни во время нападения, ни после и запомнил только по специфическому запаху клея. Все это служило прелюдией к самому жестокому избиению, с каким он сталкивался за свою жизнь.

А может — эта мысль пришла ему в голову уже потом, — мешок служил для нападавших обозначением запретной зоны. Ведь единственной непострадавшей частью тела Тоби оказалась голова. Из улик, благодаря которым он мог бы понять, кто же его избивает, был лишь незнакомый мужской голос без какого-либо акцента, который четко, по-военному приказал:

— Следов на пидоре не оставлять.

Самыми неожиданными и болезненными оказались первые удары. Потом, когда нападавшие зажали его в тиски, ему показалось, что у него вот-вот сломается позвоночник. Затем — что не выдержит шея. Еще они явно намеревались его задушить и даже приступили к этому процессу, но в последний момент все-таки передумали.

Но самыми мучительными оказались беспрестанные удары в живот, по почкам и паху, которым, казалось, не будет конца и которые продолжались, даже когда он наконец потерял сознание. Но прежде чем отключиться, Тоби услышал все тот же неидентифицируемый голос, обладатель которого наклонился к самому его уху:

— Не думай, что это всё, парнишка. Это тебе только на закуску. Помни.

* * *

Они могли бы бросить его прямо там, в прихожей, или отволочь на кухню. Но у нападавших, кем бы они ни были, существовал какой-то кодекс поведения, согласно которому они деликатно, словно гробовщики, перенесли Тоби на кровать, сняли с него ботинки и пиджак и поставили на прикроватный столик кувшин воды и стакан.

Часы показывали пять — но судя по тому, что стрелка не двигалась уже давно, их тоже можно было считать пострадавшими от потасовки. Дата на часах зависла между двумя днями. В четверг он встречался с Коротышкой, и тогда же его похитили и увезли в Сейнт-Джонс-Вуд, и, скорее всего — но вовсе не факт, — сегодня пятница, а значит, Салли уже наверняка беспокоится, долго ли еще будет пробиваться у него зуб мудрости. Шторы на окнах были отдернуты, но в комнате царила тьма — выходит, сейчас вечер или ночь. Но видел ли кто-нибудь эту тьму помимо него, неизвестно. Кровать была покрыта рвотой, как свежей, так и уже засохшей. То же — на полу. Тоби смутно припомнил, как ползком добирался до туалета, чтобы его стошнило в унитаз, но вскоре, как и многие отважные покорители горных вершин, обнаружил, что обратная дорога гораздо страшнее.