Особые отношения

Я не знаю, из-за чего мне стыдно больше: оттого, что я оказался неудачником в глазах Господа или в глазах Лидди.

— Господа нет на дне бутылки. Судья О’Нил будет пристально изучать все наши поступки. Мои, Рейда, твои. — Лидди закрывает глаза. — Макс, я хочу родить твоего ребенка.

Я чувствую, как меня пронзает электрический ток.

«Господи, — про себя молюсь я, — позволь взглянуть на себя Твоими глазами. Не дай мне забыть, что никто из нас не совершенен, пока не посмотрит в Твое лицо».

Но я смотрю на Лидди.

— Если родится мальчик, — продолжает она, — я назову его Максом.

Неожиданно у меня пересыхает во рту.

— Не обязательно называть его в мою честь.

— Знаю, но мне хочется. — Лидди поворачивается ко мне. — Ты когда-нибудь испытывал такое непреодолимое желание, что казалось, что надеждой можно его спугнуть?

Между словами я слышу то, о чем она промолчала. Поэтому я обхватываю руками голову Лидди, наклоняюсь и целую ее.

«Господь есть любовь». Я слышал эти слова из уст пастора Клайва тысячу раз, но только теперь понимаю их истинный смысл.

Лидди упирается руками мне в грудь и с силой, которой я в ней не ожидал, отталкивает меня. Мой стул со скрипом царапает пол. Ее щеки пламенеют, одной рукой она прикрывает рот.

— Лидди… — Я ощущаю, как ухает вниз мое сердце. — Я не хотел…

— Не нужно извиняться, Макс. — Внезапно между нами вырастает стена. Незримая, но ощутимая. — Это алкоголь дает о себе знать. — Она задувает свечу. — Нам пора.

Лидди покидает часовню, но я не спешу за ней. И по крайней мере еще минуту жду в кромешной темноте.

После аварии, когда я впустил в свое сердце Иисуса, я также впустил в свою жизнь Клайва Линкольна. Мы встречались у него в кабинете, беседовали о причинах, которые заставили меня начать пить.

Я признался ему, что ощущаю внутреннюю пустоту, поэтому пытаюсь как-то ее заполнить.

Он сказал, что эта пустота — зыбучие пески, и я быстро иду ко дну.

Он попросил перечислить все, что делает эту пустоту еще больше.

— Безденежье, — ответил я. — Алкоголь. Потеря клиентов. Потеря Зои. Потеря ребенка.

Потом мы стали обсуждать, чем можно заполнить эту пустоту. Господом. Друзьями. Семьей.

— Да, — произнес я, глядя в пол. — Спасибо Рейду.

Но пастор Клайв — он всегда чувствует, когда вы чего-то не договариваете, — откинулся на спинку стула.

— Рейд ведь не в первый раз выручает тебя из беды, верно?

— Да.

— И что ты чувствуешь?

— А вы как думаете? — вспылил я. — Чувствую себя последним кретином. Рейду все дается так легко, а я… я всегда иду ко дну.

— Это потому, что Рейд посвятил себя Господу. Он позволяет вести себя через пороги жизни, Макс, а ты продолжаешь плыть против течения.

Я ухмыляюсь.

— Значит, если я перестану сопротивляться, Господь позаботится обо мне?

— Почему нет? Разве ты сам не удостоверился, что недавно он блестяще справился со своими обязанностями? — Пастор Клайв заходит за свой стул. — Признайся Иисусу в своих желаниях. Что есть у Рейда, что хотелось бы иметь и тебе?

— Я не собираюсь говорить с Иисусом вслух…

— Ты думаешь, Он не умеет читать твои мысли?

— Ладно, — вздыхаю я. — Я завидую своему брату. Я хочу иметь его дом. Его банковский счет. Даже его религиозность.

От такой черной неблагодарности я почувствовал себя просто дерьмом. От брата я видел только поддержку, а сейчас возжелал все, что он имеет. Я почувствовал себя настолько скверно, как будто вскрыл нарывавший под кожей гнойник.

Господи, моим единственным желанием было исцеление!

Потом, наверное, я заплакал, точно не помню. Знаю одно: тогда я впервые увидел себя со стороны — гордец, не желающий признавать собственные недостатки.

В разговоре с пастором Клайвом я не сказал одного. Я так и не признался, что желаю жену Рейда.

Сохранил это в тайне.

Намеренно.

По пути домой я по меньшей мере раз пятьдесят извиняюсь перед Лидди, но она остается отстраненной и молчаливой.

— Прости, — снова повторяю я, когда она поворачивает к дому.

— За что? — удивляется Лидди. — Ничего ведь не произошло.

Она открывает входную дверь и кладет мою руку себе на плечо, чтобы казалось, что она поддерживает меня.

— Делай, как я, — велит она.

Я все еще нетвердо держусь на ногах. В прихожей стоит Рейд.

— Слава богу! Где ты его нашла?

— Его рвало на обочине, — отвечает Лидди. — По словам врача, у него сильнейшее пищевое отравление.

— Братишка, что же ты съел? — спрашивает Рейд, обхватывая меня рукой, чтобы взять на себя часть моего веса.

Я делаю вид, что едва передвигаю ноги, и позволяю отвести себя в комнату для гостей на первом этаже. Пока Рейд укладывает меня на кровать, Лидди разувает меня. Ее теплые руки согревают мои лодыжки.

Даже в темноте кажется, что потолок вращается. Или это просто вентилятор.

— Врач заверил, что он поспит и отойдет, — шепчет Лидди.

Из-под опущенных век я смотрю, как мой брат обнимает жену.

— Я позвоню пастору Клайву, скажу, что Макс вернулся живой и почти невредимый, — говорит Рейд и выходит.