Особый склад ума

— Откуда мне знать, не обманешь ли ты меня?

Питер Куртен улыбнулся:

— Как, не доверять честному слову родного отца?

— Честному слову убийцы? Я имею дело с убийцей. Если у меня раньше и были сомнения, то, когда я попал сюда, они развеялись. Вопросов почти не осталось.

— Что поделаешь, такова жизнь, — ответил Куртен, — а большего эксперта, чем я, в вопросах, касающихся жизни и смерти, найти трудно. Кто лучше меня знает правила игры в жизнь и смерть?

— Возможно, я, — ответил Джеффри. — И пожалуй, я знаю, что это вовсе не игра.

— Не игра? Джеффри, ты меня удивляешь. Это самая интересная и увлекательная из всех игр.

— Тогда как ты можешь обещать больше не играть? Если все, что я должен сделать, — это вогнать пулю между глаз совершенно незнакомой мне девушке, странно было бы ожидать от законченного убийцы, что он склонит передо мной голову и послушно примет мой приговор. Что-то плохо верится. Думаю, главная цель твоего спектакля все же именно моя смерть. Да и откуда мне знать, жива ли еще эта Кимберли Льюис. Ты вполне мог записать ее голос, например на диктофон. Что, если она, как и многие твои жертвы, лежит брошенная где-нибудь в лесу с раскинутыми руками? Кто знает, найдут ли ее там вообще…

Куртен быстро поднял руку, призывая сына замолчать. Кровь бросилась ему в лицо, и было видно, что он готов вот-вот взорваться.

— Нет, я их не бросал, мой план был совсем в другом! — воскликнул он.

— Твой план? Конечно! Твой план был в том, чтобы трахнуть их, а потом убить, как у любого психа…

Куртен сделал рукой внезапный рубящий жест. Джеффри ожидал услышать в голосе отца гнев, однако вместо этого тот заговорил голосом холодным и сдержанным:

— Я от тебя ожидал большего. Где твой ум и образование? — Он поднял перед собой руки, соединив кончики пальцев, а затем внимательно посмотрел поверх них на сына. — Что ты вообще знаешь обо мне? Кто я, по-твоему? — спросил он.

— Убийца…

— Ты не знаешь ничего, — прервал его отец. — Ничего! А главное, ты понятия не имеешь, что такое величие. Ты не выказываешь никакого почтения. Ты ничего не понимаешь. — Отец покачал головой. — Это не имело ничего общего с обычными убийствами. Нет ничего тривиальнее убийства, Джеффри. Убийство само по себе не более чем развлечение. Но если вложить в это занятие хоть капельку ума, оно превращается уже в кое-что более возвышенное. А возвысить смерть — вот это уже настоящий вызов судьбе. — Он замолчал, а потом прибавил: — Вот почему я не такой, как другие.

Пару секунд отец внимательно смотрел на сына, словно удивляясь, почему тот сам этого не понимал.

— Я пролил кровь множества людей, — снова заговорил он. — Однако другие пролили ее не меньше. Я был жесток и беспощаден, но и это не такая уж большая редкость. Знаешь ли ты, Джеффри, что несколько лет назад, в один прекрасный день, я стоял над мертвым телом юной девушки и понимал, что могу покинуть место, где ее убил, и ни единая душа даже в малейшей степени не сможет осознать ту глубину чувств, то высочайшее ощущение величия моих деяний, которые я испытывал в тот момент? В тот миг, Джеффри, я осознал, что все мои начинания еще не доведены до конца. Я рисковал, Джеффри. Ведь могло случиться так, что величайшее дело моей жизни мне бы наскучило. У меня даже промелькнула мысль о самоубийстве. Потом я принялся рассматривать возможность совершения каких-то безумных поступков, таких как теракты, геноцид, политические убийства, и в конечном счете отмел всю эту чепуху, потому что сознавал, что, даже соверши я их все, память обо мне рано или поздно испарится, и я буду забыт. И уж точно навсегда останусь непонятым. Но мои желания простирались гораздо дальше, Джеффри. Я хотел, чтобы меня помнили. — Он опять заулыбался. — И как раз тогда я узнал о затее с Пятьдесят первым штатом, об этой новой территории, где решили создать новый уклад со всем соответствием мечтам и чаяниям американцев. Кто мог бы лучше соответствовать этим взглядам на прошлое, нежели я?

Джеффри продолжал молча слушать.