— Виталик! Ну наконец-то! Я уже тебя обыскался, — воскликнул он и, не церемонясь, вошел. — Пардон, мадам. Какое вино! Сто лет такого не пил. Но не могу даже напроситься на глоток — за рулем. Прошу меня простить за вторжение, но я проездом и у меня уже буквально две минуты. Пять от силы. Я его у вас украду?
— Ты откуда? — спросил Пашков, чувствуя, как в животе начинает формироваться неприятный холодный комочек.
— Да проездом! Был в этих краях… Слушай, давай выйдем на пару минут. Дело есть такое… А?
Пашков встал и довольно небрежно извинился перед женщиной. Не стал бы Матвей навещать его просто так. Не в его это привычках. Что-то случилось. К тому же Матвей не знал, где он находится. Просто сказал ему, так, на всякий случай, что уезжает по делам, но не больше того. Но вот нашел же.
— Ты чего? — спросил Пашков, когда они вышли в коридор.
— Кое-что случилось, — без недавней наигранной бравады ответил Матвей. — Давай на улице поговорим. Ты бы надел курточку.
— Ты на машине?
— Естественно.
— Тогда не замерзну.
На подъездной дорожке, недавно расчищенной дворником, стояла желтая «десятка». Эту машину Матвей купил весной и на ней не ездил, поставив ее в арендованный гараж. За рулем сидел незнакомый человек, лицо которого плохо просматривалось за бликующем на солнце лобовым стеклом.
— Кто это?
— Мой человек. Пошли быстрей, а то замерзнешь. Я его отправлю проветриться.
Матвей первым подошел к машине и что-то сказал водителю. Тот, не говоря ни слова и не демонстрируя неудовольствия, вылез из салона и не спеша направился к воротам. Однако Пашков успел заметить брошенный в его сторону взгляд.
— Так что? — спросил Пашков, усаживаясь в теплый салон рядом с водительским местом и передергивая плечами; на улице вряд ли было ниже минус пяти, но недолгий путь метров в сорок в тонком пижонском свитере давал такое же ощущение, как если бы он в дубленке вышел в тридцатиградусный мороз.
— На меня наехали, — сказал Матвей.
— Кто?
— Воры. Блатные, урки — как хочешь!
— Так. И ты паникуешь?
— Я паникую, конечно. А что мне — спокойно смотреть? — взвинченным тоном спросил Матвей.
— Прежде всего успокойся.
— Да я уже более-менее.
Едва не через слово комментируя происшедшее матом, Матвей рассказал, как за ним установили плотную, до предела нахальную слежку и как он от нее уходил вчера вечером.
— Сначала я не хотел тебя беспокоить. Да и сейчас я сам с ними разберусь. Но теперь решил, что тебе нужно быть в курсе.
— А почему ты решил, что это урки? Может быть, милиция или, не дай Бог, ФСБ.
— Потому что я предусмотрительный. Я запомнил номера машин и попросил одного человека их пробить. Ну в смысле — кому принадлежат. — Матвей выдержал театральную паузу и, не дождавшись вопроса, ответил сам: — Помнишь гадов, которые на меня по весне наехали? Это они. Точно они. Тот пожилой — Муха. Старый вор и сейчас работает под Мамаем. Есть такой тип. Рэкет, всякие комбинации. Короче, обе тачки зарегистрированы на пацанов Мамая.
— Тут они прокололись.
— Ясное кино. Я сейчас подтягиваю ребят, — Матвей неопределенно мотнул головой, но Пашков его понял. Он имел в виду того парня, который пару минут назад вышел из машины.
— Война?
— Ну-у… Война не война, но укоротить этих парней надо. Ты здесь надолго?
— Да хотел еще на недельку остаться.
— Лучше бы в Египет съездил. Там сейчас тепло и, в общем, недорого.
— В случае чего я у тебя займу, — хмуро сказал Пашков, доставая сигарету. — Мне все это не нравится.
— А кому нравится? Мне? Короче, так. Ты отдыхай пока. Неделю я протяну. День-два они меня поищут…
— Ты жену предупредил?
— Обижаешь! Все чики-чики. Дети дома, и так далее. Ты только не волнуйся. Ты думай. Ты же у нас голова или кто?
Неожиданно для себя Пашков сказал:
— Мне сегодня было неспокойно.
— Ну все! Теперь ты у нас еще и ясновидящий. Крандец! Нам теперь никакой зверь не страшен.
— Высказался? — зло спросил Пашков.
— Высказался, не обижайся. На самом деле я тебе благодарен. Правда. Плакать давай не будем, но я тебе многим обязан.
— Угу. Мне кажется, эти типы взялись за нас всерьез. Ты не прикидывал, кого еще, кроме тебя, они могли зацепить?
— Ну а то! Всю тройку. Канал старый. Зря мы тогда все не обрубили.