Осознанный аутизм, или Мне не хватает свободы

И здесь не факт, что мы соберем этот пазл, возможно, только начнем, но выбор сделает ребенок, сам меня заметив.

* * *

Чем больше всего понастроено над аутизмом, над проблемой, тем больше времени придется потратить, чтобы это разобрать и докопаться до чистого аутизма, аутизма без примеси обучения. Аутизма, с которым можно что-то делать.

Как при реставрации. Сначала надо убрать то, что за многие годы налепили поверх оригинала, и только потом уже работать, работать с оригиналом.

Как клубок с нитками. Он запутался, и чтобы его свернуть обратно, сначала надо все распутать, а потом уже в клубок сворачивать. И чем более запутанный клубок, тем сложнее и дольше его распутывать.

Поэтому вся первичная работа с аутистом построена на разрушении наслоений. Чем младше ребенок, тем меньше наслоений и проще докопаться до оригинала, с которым можно работать и который можно развивать.

21.11.2008

— Каждому дается по силам, — часто говорят родители, особенно смирившиеся с ситуацией и с аутизмом у ребенка.

— В таком случае, до тех пор, пока у вас есть силы выдерживать его аутизм, — он у него есть. Как только у вас есть силы сопротивляться ему — его у него нет.

Важно определиться, к чему будете прикладывать те силы, которые даны, — к тому, чтобы терпеливо сносить все тяготы и невзгоды, или к тому, чтобы сопротивляться им.

* * *

Сегодня с Ромой целый час рисовали. Я высыпала на стол гору карандашей и задала первый вопрос:

— Чем сегодня будем заниматься?

— С Катей, — еле слышно отвечает Рома.

— Чем сегодня будем с Катей заниматься? — снова спрашиваю я, немного скорректировав вопрос.

— С русским, — вновь чуть слышно отвечает Рома.

«С русским» — в это понятие он вкладывает практически любые наши занятия, потому как в итоге они все и впрямь сводятся к языку, к развитию и владению речью. Однако я беру листочек и для наглядности пишу на нем в столбик крупными печатными буквами: «читать», «писать», «говорить», «рисовать», «играть», «смотреть фотографии».

— Что будем делать? — вновь спрашиваю я и показываю ему возможные варианты.

— Рисовать, — делает выбор Рома, и мы приступаем к следующему ходу.

— Чем будешь рисовать? — задаю я следующий вопрос.

— На бумаге, — еле слышно отвечает Рома.

— Нет, Рома. — И я повторяю свой вопрос, расставляя акценты на нужных мне словах. — Я спрашиваю, чем ты будешь рисовать на бумаге?

— Карандаши, — отвечает он, еще некоторое время подумав.

— Целиком говори, пожалуйста, — сразу поправляю я.

— Я буду рисовать карандашом, — отвечает он.

— Что будешь рисовать? — задаю я следующий вопрос.

— Травку, — немного подумав, ответил он.

— Какого цвета?

— Зеленый, — берет карандаш, рисует траву.

— А теперь что?

— Цветочек.

Дальше по той же схеме были нарисованы еще «солнце» и «домик» — стандартный Ромин набор. И тут я решила сменить тактику.

— Отлично! Давай теперь переворачивай страницу. — Рома послушно переворачивает страницу и ждет. — Какой цвет возьмешь? — спрашиваю я.

— Красный.

— Отлично! — и задаю следующий вопрос: — Что ты будешь рисовать красным цветом?

— Бегемота, — отвечает Рома.

— Говори, пожалуйста, целиком, — уже на автомате реагирую я на Ромину манеру говорить, максимально сокращая все, что только возможно.

— Я буду рисовать бегемота, — говорит он с ударением на последнее слово.

— А каким цветом? — не отстаю я.

— Красным.

— А теперь целиком, — вновь напоминаю я.

— Я буду рисовать красным бегемота.

— Отлично, давай рисуй, — говорю я, и Рома приступает к рисованию привычного человекообразного головонога под названием «бегемот». Далее по той же схеме он рисует желтого «медведя», как две капли воды похожего на бегемота. Но так как сейчас моя цель — развитие его инициативы и уверенности в выборе цвета и рисунка, а также развитие речи, а не правильность рисования, я не акцентирую на этом внимания.

— Молодец. А теперь что?

Рома тянется к очередному красному карандашу, выбирая его из всей многоцветной массы.

— Красный, — говорит Рома, неуверенно протягивая мне карандаш.

— Что красный?

— Карандаш.

— Целиком говори, пожалуйста, — опять встреваю я.

— Катя, я взял красный карандаш, — с ударением на последнее слово рапортует он.

— Что ты будешь рисовать красным карандашом?

— Грибок, — подумав, ответил он, с ожиданием взглянув на меня… неизвестно же, как я отреагирую…

— Отлично, только скажи целиком.

— Катя, я буду рисовать красным карандашом грибок.

— И опять с ударением на последнее слово. Заметив мой кивок, он начинает рисовать, и в процессе рисования у карандаша ломается стержень. Рома протягивает его мне.

— Что? — спрашиваю я.

Рома протягивает карандаш еще ближе ко мне и показывает на сломанный стержень.

— Рома, словами, — опять настаиваю я.

— Карандаш.

— Что карандаш?

— Сломался, — еле слышно произносит Рома, не привыкший говорить вслух.

— Что сломался? — продолжаю я.