Остановка в пустыне

1 января 1965 года

Волхвы забудут адрес твой.Не будет звезд над головой.И только ветра сиплый войрасслышишь ты, как встарь.Ты сбросишь тень с усталых плеч,задув свечу, пред тем как лечь.Поскольку больше дней, чем свечсулит нам календарь.Что это? Грусть? Возможно, грусть.Напев, знакомый наизусть.Он повторяется. И пусть.Пусть повторится впредь.Пусть он звучит и в смертный час,как благодарность уст и глазтому, что заставляет наспорою вдаль смотреть.И молча глядя в потолок,

поскольку явно пуст чулок,поймешь, что скупость — лишь залогтого, что слишком стар.Что поздно верить чудесам.И, взгляд подняв свой к небесам,ты вдруг почувствуешь, что сам— чистосердечный дар.Январь 1965

Вечером

Снег сено запорошилсквозь щели под потолком.Я сено разворошили встретился с мотыльком.Мотылек, мотылек,от смерти себя сберег,забравшись на сеновал.Выжил, зазимовал.Выбрался и глядит,как «летучая мышь» чадит,

как ярко освещенабревенчатая стена.Приблизив его к лицу,я вижу его пыльцуотчетливей, чем огонь,чем собственную ладонь.Среди вечерней мглымы тут совсем одниИ пальцы мои теплы,как июльские дни.1965

Подсвечник

Сатир, покинув бронзовый ручей,сжимает канделябр на шесть свечей,как вещь, принадлежащую ему.Но, как сурово утверждает опись,он сам принадлежит ему. Увы,все виды обладанья таковы.

Сатир — не исключенье. Посемув его мошонке зеленеет окись.Фантазия подчеркивает явь.А было так: он перебрался вплавьчерез поток, в чьем зеркале давношестью ветвями дерево шумело.Он обнял ствол. Но ствол принадлежалземле. А за спиной уничтожалследы поток. Просвечивало дно.И где-то щебетала Филомела.Еще один продлись все это миг,сатир бы одиночество постиг,ручьям свою ненужность и земле;но в то мгновенье мысль его ослабла.Стемнело. Но из каждого угла«Не умер» повторяли зеркала.Подсвечник воцарился на столе,пленяя завершенностью ансамбля.Нас ждет не смерть, а новая среда.

От фотографий бронзовых вредасатиру нет. Шагнув за Рубикон,он затвердел от пейс до гениталий.Наверно, тем искусство и берет,что только уточняет, а не врет,поскольку основной его закон,бесспорно, независимость деталей.Зажжем же свечи. Полно говорить,что нужно чей-то сумрак озарить.Никто из нас другим не властелин,хотя поползновения зловещи.Не мне тебя, красавица, обнять.И не тебе в слезах меня пенять;поскольку заливает стеаринне мысли о вещах, но сами вещи.1968

Из «Школьной антологии»

1. Э. Ларионова