Останься со мной живым

Сложно это, держать эмоции в узде, особенно жалость, она всё равно прорывается сквозь толщу мыслей и завладевает разумом и сердцем. Но понемногу я делала успехи: всё чаще и чаще могла удерживать и мысли, и эмоции под контролем, особенно хорошо останавливало осознание, что думы о Егоре «прослушиваются». А быстро переключиться помогала не менее раздражительная эмоция: негодование, также мгновенно заполняющее разум. Егор всё время дразнил меня, но одновременно и учил сдерживаться, хоть и таким странным способом — выводя из себя. Клин — клином, а жалость — гневом.

После всех звонков погибшим, после встречи с Катей меня накрыло тяжёлыми мыслями и тоской. И сейчас дошло, что Егор, видимо, и правда понимал меня лучше, чем я. По крайней мере, быстро подобрал ключи к моему сознанию. Хотя, может, он просто сам по себе такой наглый и бесцеремонный.

Егор ухмыльнулся, но ничего не сказал, оставил мои раздумья без комментариев.

Я посмотрела на него: он никогда не грустил, хотя на его месте любой уже давно бы впал в отчаяние в безвыходном положении, зависнув между миром живых и мёртвых и не зная, как выбраться.

— Отчаяние — это путь всех призраков. Я видел, куда он их приводит, поэтому не хочу туда, пойду своей дорогой, — он улыбнулся. — Да и ситуация у меня очень выгодная для мертвеца: живи и радуйся, не понимаю, почему у тебя столько жалости ко мне?

— С таким характером тебе бы ещё жить и жить, — поджала губы я.

— Так я и живу! Играю с тем раскладом, который мне выпал, жалеть-то зачем?

— Егор, ну как тебя не жалеть: у тебя погибли и родители, и дедушка, остался только пьющий брат, бросила девушка, а потом и сам ты умер, — обрисовала в двух словах всю его трагичную жизнь.

— Ты завернула всё в очень скорбную упаковку, — Егор поморщился, усмехнулся. — Катя, зачем скорбеть о прошлом, мы же не в силах его изменить?! Родителей я любил, плохо, конечно, что они ушли так рано, но у меня остался брат, я был не один всё это время. У меня имелись друзья. Дед закалял дух, прививал трудолюбие, суровую дисциплину. С таким воспитанием потом можно покорить любые вершины, в какой-то степени я ему благодарен, он не дал расслабиться. Может, моя жизнь не кажется тебе идеальной, но поверь, жалеть, а уж тем более оплакивать, — он даже фыркнул, — не стоит. Даже сейчас, не считая некоторых ограничений, я вполне счастлив, могу наслаждаться жизнью, тем, что мне осталось. Отчаяние — простой, но плохой путь, и я не хочу им идти.

— Мне всё равно тебя жаль, — я опять поджала губы и вздохнула.

— Бери пример с меня, я же научился. Это несложно. В следующий раз, когда захочешь меня пожалеть, подумай: «А что бы на это сказал Егор?!» — он помолчал, видимо, ожидая, что я задам себе этот вопрос, и следом сам же ответил. — А Егор бы сказал: «Катя, хватит грустить, пошли лучше поедим!»

Я засмеялась. Создал такую интригу и, как всегда, в своём репертуаре перевёл всё в юмор и на еду.

— Кстати, у тебя в холодильнике мышь повесилась, — дополнил он. — Два яйца и обезжиренный творожок, которой лежит там уже месяц.

— В ящике есть гречка, макароны и, кажется, банка зелёного горошка оставалась, если уж ты настолько голоден, — предложила альтернативу, вдруг он не знает о моих запасах.

— Настолько, даже больше! — он не ждал приглашения, сразу вскочил и пошёл на кухню.

Раз уж путь к благодушию и общительности Егора лежал через еду, придётся сегодня всё-таки пойти за продуктами в магазин.

Я осознала, как глупо со стороны выглядело моё раздражение, и снова пообещала себе держать жалость в узде и больше не заикаться о продаже дома. «А что бы на это сказал Егор?» — подумала я.

— А Егор бы сказал… — донёсся голос из кухни. — Катя, сколько нужно сыпать гречки в кастрюлю?

Я вновь рассмеялась и тоже отправилась на кухню спасать кастрюлю и гречку от Егора.

Глава 35. Я бы так не смогла

Скромный у нас получился обед: каждому по глазунье из одного яйца, гречка и зелёный горошек. От просроченного творожка Егор почему-то отказался, но зато сам вызвался донести любое количество моих покупок, чему я, разумеется, обрадовалась. Перед Новым годом нужно было затариться большим количеством продуктов.

— Что ты думаешь про Дружка и Катю? — задала я мучивший меня вопрос, когда мы шли вдоль дороги.

Лесную тропу завалило глубоким снегом, поэтому приходилось идти вдоль оживлённой трассы, пса мы оставили дома, тем более что Егор уже выгулял его утром.

— Я что-то чувствую в нём. После моей смерти он стал лучше все понимать и точно видит меня призраком, знает, когда я ухожу, чувствует это и слышит мои мысленные команды. Помнишь стейк? — Егор усмехнулся и посмотрел на меня. — Я его гипнотизирую и говорю мысленно команду, а он всё выполняет. С ним тоже что-то произошло, раньше он был строптивый, лаял постоянно, а сейчас молчит. И ещё одну странность заметил: иногда он шепчет что-то, ты хоть раз видела, чтобы собаки шептали?

У меня от рассказа Егора мурашки по спине поползли, стало немного жутко:

— И что он шепчет?

— Я не могу разобрать, получается шёпот-лай, но несколько раз замечал.

— А исчезновения?