Остаться в живых…

Изотова опять шла первой, чуть ниже него, – облитая черным неопреном, с «фаберовской» спаркой на спине, – и оставляла за собой тоненький ручеек пузырьков. Пузырьки рвались наверх, туда, где на голубой поверхности была видна лодка – темный силуэт днища, пятно якорного поплавка, нити веревок страховки. Ленка плавно работала ластами спускаясь все ниже и ниже, в наступающий сумрак, оживленный проблесками мечущегося в испуге малька – серебристые сполохи от бегущих в панике рыбьих яслей то и дело пробивали полумрак.

Они спускались параллельно скале – другого пути не было: склон являлся продолжением береговой линии. Крупные валуны закончились – дальше шли песок и гравий с десятками лежащих на нем рапанов. Чуть впереди высились над плоским дном два крупных скальных обломка.

Компьютер показывал 23 метра , когда вода перед ними внезапно задрожала, напоминая полуденное марево над горячим асфальтом. Губатый едва успел коснуться рукой Ленкиного бедра.

Ленка замерла, зависнув перед ним словно диковинная бабочка. Губатый опередил ее на метр и начал движение первым. Он не ошибся, несмотря на сгустившиеся подводные тени. Перед ними был термоклин. Пименов вошел в него и едва не закричал от холода облившего его с ног до головы. Если на метр выше вода была 15 градусов, то здесь «Scuba Pro» показывал 8. Кожу щек стянуло, как при ожоге. Открытые части тела окоченели мгновенно. Леха увидел, как на секунду запаниковала Ленка, – но, тут же взяв себя в руки, продолжила движение.

Они спустились еще ниже, отчего теплее явно не стало, прошли над обломками скал, возвышающихся над ровным грунтом, как два огромных нароста. Глубина 28,5 метра, температура 7 по Цельсию.

И тут Губатый понял, что то, что он принял за скальную «складку» на дне, на самом деле ничто иное, как заросшая травой и мелкими ракушками мачта.

За десятилетия она вросла в дно, превратилась в часть пейзажа, удивительно мрачного, но по-своему красивого. Морской мох, покрывавший ее всю от основания до верхушки, шевелился, как шерсть неведомого животного стоящего на ветру. Такелаж, естественно не сохранился, сгнил, но остатки рей были отчетливо видны. Из-за них мачта напоминала огромный крест, положенный на могилы тех, кто принял смерть вместе с судном.

Изотова продолжала плыть, не замечая сделанной Губатым находки. Для того, чтобы заметить ее, нужно было знать, что искать, а Ленка затонувших кораблей до того не видела и плохо представляла, сколько всего разного лежит вокруг них на дне. Но мачта от корабля была, а самого судна не было видно, время уходило, и с каждой секундой нестерпимый холод проникал все глубже под тонкий слой неопрена. Ступни и ладони Пименов уже ощущал, как чужие. А ведь он был привычен к таким фокусам, и вообще, холода особо не боялся, хоть и не любил экстремальных температур ни зимой, ни летом. Что же говорить об Изотовой, впервые ощутившей на себе ледяные объятия термоклина?

За двумя могучими скалами, некогда бывшими одним целым, дно ныряло в глубину, и там, в этом провале неправильной формы, резко забиравшем влево, мрак сгущался. Цвет провала напоминал выпущенные каракатицей чернила. Справа была мель, а, скорее сказать, ровный участок грунта, расположенный на глубине в 35 метров.

Стремительно превращающийся из подвижного человека в лосося глубокой заморозки, Губатый заработал ластами чуть быстрее и, отклонившись от траектории, завис над скалами. Отсюда, сверху, они напоминали две женские груди, правда не круглые, а остроконечные, торчащие вверх. Основания обломков почти касались друг друга, и провал, ныряющий во тьму, начинался аккурат между ними. И в начале этого провала…

Пименов присмотрелся, но уверенности, что в нагромождении сумеречных теней удалось нащупать взглядом правильные формы, у него не было. Нет, что-то такое там определенно было, только вот что? Еще один кусок скалы? Затонувшая корма «Ноты»? Для того, чтобы заглянуть вовнутрь провала, надо было спуститься еще на семь метров – где-то на глубину около сорока трех. Он мог рискнуть, а вот Изотовой этого делать явно не следовало.

Губатый подплыл к ней и указав рукой вниз, ткнул себя в грудь. Изотова, выпустив облачко пузырей, замотала головой. Тогда Леха указал на мачту, лежащую позади них и снова на зияющий провал. Когда Ленка сообразила, что именно показал ей Губатый, то из клапанов ударили струи пузырей. Изотова закружилась на месте, как балерина в фуэте, путаясь в фалине[17] и жемчужных шариках воздуха, восторженно размахивая руками.