Осточерчение

мало ли кто приезжает к тебе в ночи,стаскивает через голову кожуру,доверяет тебе костяные зёрнышки, сок и мякотьмало ли кто прогрызает камни и кирпичи,ходит под бронёй сквозь стужу или жару,чтоб с тобой подыхать от неловкости, выть и плакатьмало ли кто лежит у тебя на локте, у подлеца,

и не может вымолвить ничего, и разводит слякотьпосреди постели, по обе стороны от лицамало ли кто глядит на тебя, как будто кругом стрельба,и считает секунды, и запоминает в оба:ямку в углу улыбки, морщинку в начале лба,татуировку, неброскую, словно пробамало ли кто прошит тобою насквозь,

в ком ты ось,холодное остриёмало ли кто пропорот любовью весь,чтобы не жилось, —через лёгкое, горло, нёбо,и два года не знает, как сняться теперь с неёмало ли кто умеет метать и рвать,

складывать в обоймы слова,да играть какие-то там спектаклино когда приходит, ложится в твою кровать,то становится жив едва,и тебя подмывает сбежать, не так лидождь шумит, словно закипающий чайник,поднимаясь с пятого этажа на шестой этаж

посиди с бессонным мало ли кем, когда силы его иссяклиему будет что вспомнить, когда ты его предашь

14 октября 2009 года, поезд Киев – Москва

«Куда, интересно, потом из них…»

Куда, интересно, потом из них деваются эти мальчишки, от которых у нас не было никакого противоядия в двенадцать лет – один раз увидеть у друзей на VHS и пропасть навсегда; тёмные брови, щекотные загривки, нежные шеи, узкие молочные спины в родинках; повадка целоваться, подаваясь вперёд всем телом, торопливо и жадно; лукавые глаза, сбитые костяшки пальцев, щетина, редкая и нелепая, никакой тебе вожделенной мужественности; зажигалка благодаря заботливым друзьям исторгает пламя высотой в палец, и, закуривая, можно спалить тебе чёлку; сигарету носят непременно в углу губ и разговаривают, не вынимая её изо рта; поют дурными голосами по пьяни у тебя под окнами и совершенно неподражаемо, роскошно смеются – запрокидывают головы, показывают ямочки, обнажают влажные зубы; носят вечно съезжающие джинсы, умеют дуться, подбирая обиженные губы и отворачиваясь; просыпаются горячие и мятые, в длинных заспанных отметинах от простыни и подушки; играют в бильярд и покер, цитируют великих, горячатся, гордятся татуировками и умирают не успеваешь заметить когда; в двадцать четыре ещё дети, в тридцать – уже крепкие самоуверенные мужики с вертикальной складкой между бровей, жёсткий ворс на груди, невесть откуда взявшийся, выпуклые мышцы, сытый раскатистый хохоток, пристрастие к рубашкам и дорогим ботинкам, ничего и близко похожего на то, за что ты легко могла отдать полжизни и никогда не пожалеть об этом.

Красивые, красивые, и были, и будут, кто спорит; ещё и умные к этому времени, и прямые, и забывают привычку так много и страстно врать по любому поводу; взрослые, да, серьёзные, и пахнут смертной скукой. Хочется спросить, зачем они съели того мальчика, кожей прозрачной, как бумага, который вешал себе на стенку журнальный разворот с какой-нибудь невероятной серебристой машиной – ничего не было слаще, чем смотреть на него, сидящего на парапете над рекой, рассказывающего тебе что-то с сигаретой в углу рта, и чтобы солнце золотило ему волосы и ресницы.

«Как он чиркнет ладонью…»