А однажды Джордж видел, как Боб шел босиком по шоссе. Май месяц, тепло. На школьном автобусе Джорджа и его класс повезли куда-то в район Пулковских высот. Или немного поближе. Или немного подальше. Скорее всего, Боб уже учился в 239-й, в физико-математической – хотя утверждать это никто не станет, да и Джордж тоже, потому что с таким же успехом это могло произойти и в те патриархально-кремовые времена, когда Борис еще учился в 429-й школе. Нет, нет, никаких временных деталей-подробностей Джордж не помнит, решительно не помнит, но все-таки говорит, что когда автобус с ним и с его одноклассниками ехал по шоссе куда-то либо в сторону Пулковских высот либо назад, уже от Пулковских высот в сторону города, то он вдруг увидел в меру длинноволосого парня, который шел босиком по шоссе. Это было дико круто. Джордж даже что-то крикнул! И его за это осудила учительница. Но автобус проехал дальше, и тогда Джордж увидел, что этот длинноволосый, босиком идущий по шоссе парень – так похожий на хиппи, про которых в те годы говорили много и часто – это Боря, это Боб! Тогда Джордж, наверное, крикнул снова и наверняка был снова осужден учительницей.
Непонятно вот что – если Джордж тогда еще учился в школе, то и Боб, стало быть, тоже. Причем Боб ведь учился на класс ниже, чем Джордж. Но каким же образом Боб, восьмиклассник, умудрился идти босиком по шоссе в районе Пулковских высот? Тем более что шел он не ночью и не поздним вечером, а в какой-то либо праздничный, либо выходной день, когда вокруг было много автобусов. И машин. И даже людей.
Вовсе нет, не всех своих школьных учителей забыл Джордж. Кого-то и запомнил. Само собой, Асю Львовну. Кроме нее, и других учителей. Например, был учитель рисования, самым главным занятием которого было требовать от учеников, чтобы они рисовали газеты. И вот на каждом рисовальном уроке всем ученикам приходилось в своих альбомах изображать макет титульного листа какой-то газеты. Раскрашивать его. Придумывать заголовки. Это продолжалось несколько лет подряд. Бесконечная газета. Вечная газета. Охренеть можно было от уроков постоянного рисования газеты.
Остальных учителей своей 429-й средней школы Джордж помнит, но отнюдь не всех. Среди педагогов доминировали Ивановичи и Израилевны. Учительница пения вдруг однажды стала еще и учительницей истории. Ее звали Дина Израйлевна Кицис, и находиться на ее уроках было приятно, она никогда никого не давила и не унижала. Как это иногда делали иные учителя – например, учительница химии, рассказывавшая иногда старинные дурацкие скороговорки про соли со щелочью, а иногда впадавшая в трубно-истерическое состояние и с размаху лупившая указкой по кафедре. У Бори и у Толи был в старших классах общий учитель физкультуры, узколобый, здоровенный, высокий и громогласный тип, который умел шумно и не к месту смеяться, что-то даже слышал и про битлов, но его потом попросили уйти из школы за то, что он слишком активно пытался общаться с девушками-старшеклассницами, причем прямо в женской раздевалке.
Директора школы звали Арон Давыдович. В одной из юношеских пьес Джорджа он, наряду с битлами, был действующим лицом. Быть может, пьеса эта была написана совместно Джорджем и Борисом? Ведь иногда происходили у них подобные литературные jam-sessions.
Арон Давыдович – строгий, властный и суровый мужчина, в голубоватом вроде бы костюме. Лысый. За что преданные школьники ласково называли его Фантомасом. Галстук у Арона Давыдовича тоже, видимо, имелся, однако фактуру, цвет и прочие признаки-качества директорского галстука Джордж не запомнил. Боб, наверное, тоже. Но было, было, черт возьми, в облике Арона Давыдовича нечто неизъяснимо совдеповское, по-тараканьи казенное и душно-партикулярное. Так никогда он и не узнал, что стал действующим лицом в одной из джорджевских пьес. Да и не была никогда эта пьеса поставлена.
Зато невозможно проигнорировать тот факт, что потом, в силу многообразных жизненных кунштюков, Джордж, много лет спустя, встретил Арона Давыдовича.