Илья Крупник

Осторожно – люди. Из произведении 1957–2017 годов

Стойкость – твоя награда.

У. Фолкнер

КНИГИ ИЛЬИ КРУПНИКА

Снежный заряд. М., Советский писатель, 1962

Paltiajew. Warszawa., Iskry, 1964

На этой земле. М., Советская Россия, 1967

Начало хороших времен. М., Советский писатель, 1989

A I'aveuglette. Paris., Horay, 1991

Избранное. В 2-х томах. М., Крук, 1999

Верните отрока.

М., РИПОЛ классик, 2003

Жить лолго. М., Этерна, 2006

Время жалеть. М., Этерна, 2010

Струна. М., Этерна, 2015

От автора

Леле – навсегда

Я хочу проверить свои сочинения, написанные за долгие годы. Как видится теперь самому. Естественно не «алгеброй – гармонию», а что самое важное, на мой взгляд. И в нынешней книге выбрал очень разные, но наиболее характерные, думается, особенности собственной работы.

Потому что помимо деления – условно – на прозу описательную и изобразительную (где много значат ритм, интонация, простое, но очень точное слово, без всяких добавлений), есть «глазное чтение», а существует, как полагаю, и чтение, скажем, «слуховое». Когда словно слышишь отчетливо, что происходит на страницах. Такой эмоциональный прием можно назвать, пожалуй, чувственно-изобразительным методом.

Конечно, не каждому читателю близка подобная изобразительно-эмоциональная проза. Не надо быть догматиком. У меня самого в разное время и в разные периоды получалось по-разному. Движется время, и сам ты двигаешься. Но по-своему. Такое движение, оно получается «само собой». Потому и сказал – «условно» – о делении повествований на описательные и изобразительные, ибо получается «само собой».

Ведь и в чужих описательных сочинениях возникают вдруг очень зримые сцены: это сильнее прорывается чувство. Такие сцены из всего повествования обычно и запоминаются. По крайней мере, мне.

Думается, в любой серьезной прозе главное не что, а как. Ведь что может быть и в глобальном замысле, и в необычном сюжете, а может быть и в самой простейшей информации. А вот как…

В эмоциональной прозе самое первое и главное – болевой толчок чувства. А затем уже надо рассказать об этом, и как рассказать. То есть: чувства – мысль.

Ведь главный смысл всей своей жизни, когда я понял, что это и есть призвание – стремление в конкретной форме выразить чувства, ощущения людей в ритмах, интонациях, красках. Понял давно, после войны и демобилизации, когда поступил на филологический факультет университета. Трудно было поначалу во всех отношениях, тем более из-за собственного характера, отъединенного, замкнутого, но всегда знал, как только перестанут люди интересовать, сам кончишься.

После университета работал четыре года в многотиражной транспортной газете, а когда закрылась она, поступал в экспедиции на сезоны и так изъездил большую часть страны, добрался даже до Южных Курил – то техником был, то старшим лаборантом, то матросом, то гидрологом на рыболовной судне в Баренцевом море, то был таборным рабочим, то кольцевал птиц на скалах птичьих базаров на заполярных островах.

Конечно, экспедиция это хорошо, сам в конкретной живой работе, но не менее, если не более – многочисленные потом поездки по маленьким городкам и поселкам страны. Хотелось увидеть пошире послевоенный мир, да и не было средств к нормальному существованию.

Когда в Союзе писателей (где состоял с 1962 года вслед за выходом первой книги коротких повестей и рассказов «Снежный заряд») внесли в запретные списки после выступления на собрании и подписи в защиту репрессированных писателей, возможность и дальше печататься была начисто исключена до самого начала Перестройки.

Но для меня важнее всего было всегда писать свободно обо всем, словно для себя, быть внутренне свободным. Кое-как держали литературным консультантом как объективного профессионала, а все кругом было сюрреально, и об этом «сюрре» жизни писал повести и рассказы.

В мелькании событий, множестве встреч особенно остро ощущались подлинные внутренние токи жизни, и пытался проникнуть сквозь эту фантасмагорию реальности с помощью интонации, метафор и пластики в суть явлений, судьбу людей. Каждый раз поиски новой формы выражения чувств, каждый раз – своя художественная задача, иной музыкальный ключ, ритм, тональность. Многое зависело от центрального повествователя или от внутренней структуры, которая возникала сплошь и рядом в живом процессе интуитивно, сама собой. А глубокое поистине понимание, участие, критика моей жены Лели, Валерии Эльвовой, было просто неоценимо. Семьдесят лет вместе – что бы это было без тебя.