Осторожно — пума!

Участки Лизы Цирюхиной, Димы Борисевича и мой были самые дальние, и поэтому, чтобы добраться до них, нам дали вьючную лошадь с рабочим, который должен был сопровождать Лизу в маршруте.

Рабочий — типичный забайкалец: широкоплечий, кряжистый, широкоскулый, с жиденькой бородой и узкоглазый, хотя и русский. Он не выпускал изо рта самодельную трубочку, на его лице ничего не отражалось, даже если бы случился пожар или землетрясение. Тем не менее, завьючив лошадь, он, почти не глядя на меня, не спеша сказал:

— Однако, паря, обутки у тебя шибко худые — по чепуре[1]

на день. В тайгу ичиги надо.

Ичигов у меня не было, а про себя я подумал: всяк кулик свое болото хвалит, а забайкалец — свои ичиги. Неужели они лучше новых хромовых на рантах ботинок? Да и в «Золотом озере» географ был одет именно так, как я.

К вечеру мы достигли места, откуда должны были разойтись в разные стороны. Тропа затухла в кустарнике. Падь сузилась, а сопки как будто поднялись выше. Я облюбовал для ночлега лужайку при впадении одной речки в другую, но рабочий забраковал ее.

— Однако, паря, место худое. Ночью с дабана[2]

хиус[3] будет — сгорим.

Пройдя еще полкилометра, он остановился у подножия сопки с густым лесом.

— Вот де баско и без балагана табор будет.

Ночь под открытым небом. Ровно горит костер. Над головой густой шатер пихтовой кроны. Крупные звезды на темно-синем бархате. Наш проводник, подстелив ватник, спит в одной рубашке у костра. Тишина.

Утром бодрое расставание. На самом же деле не так-то уж уверенно себя чувствуешь впервые один на один с тайгой. Но ничего не поделаешь: назвался груздем — полезай в кузов — престиж географа, мужское достоинство, ответственный эксперимент требовали мужества.

Передо мной был выпуклый и очень крутой склон сопки. Местами над его покатостью возвышаются гранитные скалы. Сосны по склону стоят далеко друг от друга. Кое-где разбросаны жиденькие кустики даурского рододендрона. Типчак, полынь, гвоздика, тимьян и другие степные низкорослые травы располагаются несомкнутыми куртинками среди сплошного ковра из сухой сосновой хвои. Взбираться вверх по сухим сосновым иглам в ботинках с кожаной подошвой скользко. Нога постоянно съезжает вниз. Солнце немилосердно жарит. Его лучи почти отвесно падают на склон. Пока я достиг вершины, пропотел так, что даже рюкзак промок до самого одеяла.

Совершенно другим оказался северный склон. Он был пологий и длинный. Солнечные лучи скользили вдоль него. Да их, собственно, и не было здесь видно, так как склон зарос густым и высокоствольным лиственничным лесом. Под его пологом сплошной покров высоких кустов ольховника, рододендрона, кустарниковой березки. Ноги путаются в густой сети багульника, утопают во влажном мху. Вот она, чепура! Ноги никак не выдернуть без привычки из этого зеленого и пахучего капкана. Того и смотри упадешь. Но падать некуда. Со всех сторон плетень из прутьев, листьев, хвои. Все это, как батут, отбрасывает тебя назад. Начинаешь пробираться боком — ветки цепляются не только за рюкзак, но и за нос, уши, пытаются разорвать рубашку.

— Ничего себе садик! Густо насадили! — ворчал я, вспоминая слова начальника партии.

Сейчас у всех студентов имеются наручные часы. В тридцатые годы это считалось большой роскошью и часов у меня не было. По солнышку я еще не привык определять время и вскоре потерял о нем всякое представление. Казалось, что минула целая вечность, а пройдено совсем мало. Самое же ужасное, что вскоре я уже не знал, где нахожусь. Меня окружал густой и высокий лес. Лес в падях, на склонах, на вершинах сопок. Никаких ориентиров. Все сосны или лиственницы на один фасон. Все сопки — близнецы, пади — зеленая муть, в двух шагах ничего не видно. Какое тут исследование!

В этот первый день моих полевых исследований не было выяснено никаких закономерностей, преодолевались препятствия, шла борьба со стихией. Только на второй день, наконец, было замечено, что все склоны, обращенные на юг, сосново-степные, а обращенные к северу — таежно-кустарниковые, несмотря на то, что и в первый день я пересек несколько северных и южных склонов. Не скрою своего разочарования, когда узнал, что буквально все наши географы подметили эту закономерность, так как вообразил, что именно мне посчастливилось обогатить науку. Девушки же, исследовавшие окрестности населенных пунктов, выяснили у аборигенов, что южные склоны называются солнопеками, а северные — сиверами.