Осторожно, тетя!

Мудрая тетя Каля не стала упоминать свою петербургскую племянницу и не стала также заострять внимание на истории с льготным железнодорожным билетом, из-за которого погибла несчастная Захаровна. Хохленко, который про эту историю, естественно, помнил, в данный момент больше интересовался смертью нотариуса, которая произошла на вверенной ему территории, и не стал сбивать свидетельницу лишними вопросами.

– Ждала я, ждала, пока подойдет моя очередь, очень даже от этого утомилась. Мне как-то легче, если я при деле – огород, там, прополоть, или, допустим, прибраться, – при этом тетя Каля окинула взглядом преобразившийся кабинет, – тогда как-то время незаметно пролетает, а когда так просто сидишь, так оно тянется, тянется – просто сил нет!

Подполковник кивнул с большим сочувствием, и Калерия Ивановна продолжила:

– В общем, девушка эта, нотариуса секретарша, сказала мне, что можно заходить. Ну я и зашла…

Тетя Каля горестно замолчала, снова вспомнив все, что ей пришлось пережить в тот ужасный день. Хохленко немного подождал и наконец весьма деликатно покашлял, чтобы дать понять свидетельнице, что их разговор вовсе еще не закончен.

Калерия Ивановна подняла на него затуманенный грустью взгляд и доверительно проговорила:

– Я, Кузьма Остапович, не из трусливых.

Подполковник нисколько в этом не сомневался и даже не нашел нужным об этом говорить.

– Но вот покойников, извиняюсь, очень не уважаю, – продолжила тетя Каля и заметно передернулась, – такое уж у меня к ним отношение. Кто пауков не любит, кто мышей, а я, извиняюсь, покойников.

Хохленко кивнул, ожидая продолжения.

– А тут вхожу я в кабинет, а он лежит… этот… Штукен… ну, в общем, вы понимаете. И как-то мне стало, извиняюсь, очень нехорошо…

– И как же вы, Калерия Ивановна, покинули кабинет? – спросил подполковник, когда пауза излишне затянулась.

– Сама даже не понимаю, – смущенно потупилась тетя Каля. – Как увидела этого покойника, так меня будто что подхватило, и я – фр-р – и на улице!

– Но через дверь ведь вы не проходили?

– Не проходила, – честно призналась тетя Каля.

– Значит, получается, что через окно?

– Да я ж прямо не знаю… то ж ведь неприлично… – Тетя Каля окончательно смутилась. – Как же ж… приличная женщина – и через окно… Нет, такого уж никак не может быть!

– Но ведь не через дверь же? – Хохленко вел допрос с непривычным для него терпением. – Ежели бы через дверь, так вас бы секретарша непременно заметила и посетители остальные…

– Не через дверь… – согласилась тетя Каля.

– Выходит, все-таки через окно!

– Выходит, так… – Калерия Ивановна вынуждена была согласиться скорее с убежденным тоном милиционера, чем с его аргументами.

Подполковник представил, как его новая знакомая с ее убедительными габаритами вылезала через окно из кабинета нотариуса, и эта картина невольно показалась ему невероятной. Но он тут же вспомнил, как ловко она только что взбиралась на стол, чтобы протереть видавшую виды люстру, и подумал, что эта женщина способна еще и не на такие подвиги.

Он посмотрел на нее со все возрастающим восхищением и проговорил, ни к кому в особенности не обращаясь:

– Нет, но какая женщина!

После этого он только по-отечески пожурил Калерию Ивановну за то, что та не сообщила ничего в правоохранительные органы, которые безуспешно разыскивали ее все это время как ценнейшего свидетеля по делу об убийстве злосчастного нотариуса Штокенвассера.

Тетя Каля очень засмущалась и смогла сказать в свое оправдание только то, что была сильно напугана и не решилась появиться, но если бы она могла знать, какой удивительный мужчина встретит ее здесь, она непременно устремилась бы в милицию прямо из окна нотариальной конторы…

Подполковник, со своей стороны, с трудом мог поверить, что такая женщина действительно могла быть чем-то или кем-то сильно напугана, но не хотел обидеть ее своим недоверием и посчитал, что свидетельница дала ему совершенно исчерпывающие и вполне искренние показания.

– Подпиши Калерии Ивановне пропуск, Ананасов! – распорядился подполковник и напоследок попросил Калерию Ивановну сообщить ему, если она вдруг захочет куда-то уехать.

Тетя Каля пообещала, что непременно сообщит, хотя ей эта просьба показалась абсолютно личной и не имеющей никакого отношения к интересам следствия.

Алена Мухина рвала и метала. При взгляде на себя в зеркало ей хотелось выть от тоски и злости. Еще бы: вид в зеркале был ужасный. Синяк под глазом малость зажил и был теперь не лилового, а желтого цвета с синим отливом. Шишку на лбу можно было прикрыть волосами, ссадины и царапины на коленке запудрить и носить пока брюки, но что может погасить дикий блеск в глазах и злобу, написанную на лице?