Осторожно, треножник!

«Однако автор все же попробует окунуться в высокую художественную литературу.

Море булькотело… Вдруг кругом чего-то закурчавилось, затыркало, заколюжило. Это молодой человек рассупонил свои плечи и засупонил руку в боковой карман. В мире была скамейка. И вдруг в мир неожиданно вошла папироска. Это закурил молодой человек, любовно взглянув на девушку.

Море булькотело… Трава немолчно шебуршала. Суглинки и супеси дивно осыпались под ногами влюбленных.

Девушка шамливо и раскосо капоркнула, крюкая сирень. [1] Кругом опять чего-то художественно заколюжило, затыркало, закурчавилось. И спектральный анализ озарил вдруг своим дивным несказанным блеском холмистую местность…

А ну его к черту! Не выходит. Автор имеет мужество сознаться, что у него нету дарования к так называемой художественной литературе»

(«Сирень цветет»)

.

Скромничает, конечно, а на самом деле проповедует любовь к ней враждебным словом отрицанья.

Не помышляя соревноваться с Пушкиным, Лермонтовым, Достоевским, Зощенко и Солженицыным (разве что с Тыняновым), в предлагаемых читателю статьях и других прозаических опытах я стараюсь руководствоваться, в общем, теми же установками. По мере сил соскребая с литературных и окололитературных явлений покрывающий их хрестоматийный глянец, можно надеяться увидеть, каковы они на самом деле, – во всяком случае, без глянца. Это не значит, что, демифологизируя, например, творчество и жизнетворчество Ахматовой, я имею в виду отказать ей в литературной ценности. Задача у меня иная – по возможности адекватно сформулировать, что же именно говорит она нам своими стихами и всем своим поэтическим мифом, канонизированным нынешней культурой. Вчитавшись в ее семантику, поэтику и прагматику, я прихожу к выводу о ее созвучности консервативной до тоталитаризма российской ориентации на, говоря языком Великого Инквизитора, чудо, тайну и авторитет. Этот комплекс она воплощает с редким совершенством, которому нельзя не отдать должного, но все-таки желательно понимать, что же ты так любишь. Впрочем, и это ведь не помеха. Даже если я прав, можно, в духе того же Достоевского, решить остаться не с истиной, а с Ахматовой.

...

Санта-Моника – Москва

декабрь 2008 – июнь 2009

Силуэты

Любовь экспата

В том, что Тургенев постепенно перебрался в Европу, а в Россию только наезжал, принято винить его злополучную страсть к Полине Виардо.

...

«С первых же слов о семействе Виардо на лице [А. В. Топорова] установилось недовольное, как бы даже обиженное выражение, – и – странное дело – то же остро-ревнивое чувство начинала чувствовать… я [вспоминала Л. Ф. Нелидова]. Теперь я понимаю, что это было несправедливо: каждый человек имеет право взять свое счастье там, где находит его. Но тогда в голове шевелились спутанные мысли, вроде того, что: “Вот наш Тургенев, наш любимый писатель, и какие-то иностранки, ради которых он не живет в России”, и т. д. И как это бывает иногда, может быть, именно наш вид, впечатление от его слов, которое мы не сумели скрыть, подзадоривали Тургенева и заставляли его усиливать то, что он хотел сказать». [2]

Как многие, мемуаристка склоняется к романическому истолкованию добровольного изгнанничества Тургенева и разыгрыванию соответствующих альтернативных сценариев:

...