Осторожно, триггеры

Она раскрыла сумочку и достала двадцатифунтовую бумажку. Донна взяла ее и стала рассматривать. Купюра была совершенно непохожа на те двадцатки, которые ей раньше доводилось видеть. Она подняла голову, чтобы спросить у женщины еще что-то, но та уже исчезла, а когда Донна снова посмотрела на свою руку, оказалось, что исчезли и деньги.

Она стояла на углу, дрожа от холода. Двадцатки больше не было, но кое-что все-таки осталось. Теперь Донна знала, что когда-нибудь у нее все получится. В конце концов, рано или поздно. И знала, что действительно не стоит делать глупостей. Не стоит тратить мелочь на последний билет в подземку только для того, чтобы спрыгнуть на рельсы, когда поезд подойдет совсем близко и уже не успеет затормозить.

Зимний ветер жалил ее и резал до костей, вышибая слезы из глаз, но Донна все-таки заметила, как на ступеньках у входа в магазин мелькнуло что-то светлое. Она наклонилась и подняла нежданный подарок: целых пять фунтов. Пожалуй, завтра будет полегче. И не нужно делать ничего того, что она себе навоображала.

Без крыши над головой каждый день декабря может оказаться последним – и каждая ночь. Но Донна переживет эту ночь – и этот декабрь.

Дело о смерти и меде

Еще долгие годы люди в тех краях гадали, что сталось с тем старым белым призраком, с тем западным варваром и его огромным заплечным мешком. Некоторые утверждали, что его убили. Они даже пол потом раскопали в хижине Старого Гао, угнездившейся высоко на склоне холма, – должно быть, искали сокровища. Но нашли только пепел да почерневшие от огня жестяные миски.

Это было уже после того, как сам Старый Гао исчез – но раньше, чем из Лицзяна приехал его сын, чтобы вступить во владение пасекой.

* * *

В ТОМ-ТО И ПРОБЛЕМА, писал Холмс в 1899 году: скука. В жизни осталось так мало интересного. Точнее, все стало каким-то уж слишком простым. Когда восторг разгадки еще нужно заслужить, когда преступление еще может и не покориться тебе – вот тогда (и только тогда!) от него невозможно оторваться. Но когда любое преступление разрешимо и, если уж на то пошло, слишком легко разрешимо, заниматься им нет ни смысла, ни желания.

Смотрите: вот перед нами убитый человек. Очевидно, его кто-то убил. И он был убит по одной или нескольким причинам из очень короткого списка: либо он кому-то мешал, либо он кого-то разозлил, либо у него было что-то такое, чего хотел кто-то другой. И где здесь, спрашивается, вызов, где загадка?

Я читаю в газетах отчеты о преступлениях, поставивших полицию в тупик, и понимаю, что с легкостью раскрыл бы любое – по меньшей мере, канву, а то ведь обычно и детали, – еще не закончив статью. Преступление нынче пошло простое. Оно перестало быть собой, утратило всякий смысл. И что мне теперь, гоняться за полицейскими и навязывать им разгадки? Нет уж, раз за разом я оставляю работу им: пусть попыхтят, раз уж мне пыхтеть не пришлось.

Вызов – вот единственное, что еще поддерживает во мне жизнь.

* * *