Остроумие мира

После первого же акта он ушел из театра, отправился в ресторан, забрался там в угол и уснул. Кто-то из знакомых увидел его мирно почивающим, разбудил и выразил крайнее удивление, что он в такой вечер, когда его пьеса идет в первый раз, не полюбопытствовал даже взглянуть на нее, а спит в ресторане.

— Был я, видел, — ответил, зевая, Лафонтен. — Такая скверность, что я только дивлюсь, как это парижане смотрят и переносят ее. Удивительно невзыскательный народ!

* * *

Знаменитый актер-комик Дезире играл в оперетке Декока «Чайный цветок». Он в тот день очень плотно поел, да вдобавок засиделся за обедом, и прибыл в театр впопыхах. Первый акт прошел благополучно, но во втором роковые последствия плотного и трудноваримого обеда обнаружились самым выразительным манером… Несчастный Дезире побледнел, как полотно; для него не оставалось сомнения, что публика заметила, в каком он состоянии обретается. Дезире старался овладеть собой, но пьеса шла вяло: публика хранила гробовое молчание. По ходу пьесы в конце акта на сцену выбегает актер и, поздоровавшись с Дезире, хлопает его по животу — обычная французская вольность. Едва актер приготовился совершить это, как Дезире схватил его за руку и спокойно сказал:

— Сегодня нельзя!

Публика разразилась бешеным хохотом, и ее раздражение против Дезире сразу прошло.

* * *

Про знаменитого романиста Понсон дю Террайля, автора всесветно известного «Рокамболя», один литератор говаривал: «Он чудесный малый, я его знаю, встречаюсь с ним и очень его люблю; а чтоб не портить с нам добрых отношений, я никогда не читаю его романов».

* * *

Франсуа Гизо говорил про одного назойливого кандидата в Академию наук:

— Я ему охотно дам свой голос. Что бы про него ни говорили, у него все-таки есть драгоценные качества настоящего академика. Он умеет обойтись с людьми, у него прекрасные манеры, орден, у него нет никаких политических мнений. Чего ж еще? А что он там что-то такое написал, так ведь и на солнце есть пятна. Нельзя же требовать совершенства!

* * *

Губернатор Амьена Сен-Прель во время осады города Арраса придумал очень смелый план овладения этим городом. Но для исполнения плана ему нужен был очень надежный человек. Выбор пал на некоего Курселя.

— Я избрал вас, Курсель, — говорил ему губернатор. — Я знаю вас как самого неустрашимого и ловкого человека и уверен, что вы удачно исполните то, что я задумал. Надо овладеть Аррасом хитростью, и вот что мы сделаем. Вы переоденьтесь крестьянином, возьмите с собой что-нибудь, ну хоть зелень, и явитесь в город будто бы продавать эту зелень. Вас, конечно, свободно пропустят на рынок. И вот вы, выбрав время, затеете с кем-нибудь ссору, раздеретесь и в конце концов убьете того, с кем подеретесь. Вас, разумеется, схватят. Время военное, в городе осадное положение. Значит, вас немедленно будут судить и приговорят к смерти. Вы сами знаете, что у аррасцев существует обычай — совершать казни за городом. Вот на этом-то и основан весь мой план. Около ворот, через которые вас поведут на казнь, я устрою засаду. Как только мои люди увидят, что публика зазевалась на вашу казнь, они тотчас кинутся в город через эти ворота. Я брошусь вслед за ними, овладею городом, а затем, само собою разумеется, поспешу вам на выручку. Вот мой план. Что вы на него скажете?

— Превосходный план, только все-таки надо подумать, — ответил Курсель.

— И прекрасно, подумайте. А завтра скажете мне, на чем порешите, согласны или нет.

На другой день Курсель пришел к Сен-Прелю и сказал ему:

— Видите ли, господин губернатор, я опять-таки повторяю, что ваш план превосходен. Но только я предпочел бы обменяться с вами ролями. Вы переодевайтесь и идите в город, а я буду командовать засадою.

* * *

Генерал Кюстин отличался неподражаемым хладнокровием во время боя. Случилось раз, что в самый разгар сражения один из его адъютантов читал ему вслух какую-то бумагу. Вдруг пуля просвистела между рук адъютанта и прорвала бумагу, которую он читал. Адъютант невольно остановился и, взволнованный этим случаем, безмолвствовал.

— Читайте же дальше, — сказал ему Кюстин, — бумага уцелела, пуля вырвала всего лишь одно-два слова.

* * *

Доктор Экке, навещая своих богатых пациентов, иногда наведывался к ним на кухню и здесь, обнимая поваров, говорил им:

— Милые мои друзья, нам, докторам, нельзя не любить и не благодарить вас, поваров, наших благодетелей. Если бы не ваше искусство, нам, докторам, пришлось бы идти побираться…

* * *

Маркиз Риварод лишился в бою ноги, которую ему оторвало ядром. Он выздоровел и сделал себе деревянную ногу. Но случилось, что у него и эту ногу отшибло ядром.

— На этот раз, — шутил он, — неприятель меня не застал врасплох, как в первый раз: у меня с собой в чемодане запасная деревянная нога.

* * *

В числе весьма многих проделок знаменитого вора Картуша нижеследующая может считаться гениальнейшею по своей удивительной простоте и непосредственности.