Остров

Ножны и рукоять из тяжелого золота были византийской работы восьмого или девятого века, исключительно редкого дизайна. Меч больше походил на рапиру. Чеканка и филигрань были удивительно тонкими; за долгие годы изучения Нейдельману ни разу не удавалось видеть такой прекрасной работы.

Он поднял ножны и развернул их так, чтобы они отразили свет, чувствуя, что сердце готово остановиться. Поверхность ножен была покрыта неограненными сапфирами потрясающей глубины, цвета и чистоты. Неужели в мире существуют такие богатые оттенки цвета?

Потом капитан обратил внимание на рукоять. Гарду и поперечину украшали четыре удивительных рубина, каждый никак не меньше, чем знаменитый «Де Лонга», который, насколько знал Нейдельман, считался самым безупречным из всех существующих самоцветов. Однако в головку эфеса был врезан огромный рубин, двойная звезда, превосходящий «Де Лонгу» размером, цветом и симметрией. Камня такого качества, решил Нейдельман, нет нигде на земле.

Кроме того, рукоять украшали сапфиры, блистающие настоящей радугой — черные, оранжевые, темно-синие, белые, зеленые, розовые и желтые, и каждый был идеальной двойной звездой. И вновь Нейдельман отметил, что ему еще никогда не доводилось видеть цвета такой необыкновенной чистоты. Даже в самых лихорадочных снах не представлял он себе подобных самоцветов. Каждый был уникален, каждый стоил бы на рынке огромных денег. Но все вместе, в сочетании с византийской работой — да ценность этого меча колоссальна, ни с чем не сопоставима. Подобных предметов попросту не существовало прежде — и никогда не будет существовать.

С абсолютной ясностью Нейдельман понял, что его представления о мече оказались верными. Он не переоценил его великолепия. Перед ним артефакт, который может изменить мир.

Наконец пришло мгновение, которого он столько ждал. Рукоять и ножны были исключительными: клинок должен оказаться несравненным. Взяв рукоять правой рукой, а ножны левой, он начал очень медленно вытаскивать меч.

Поток удовольствия сменился сначала недоумением, затем потрясением, наконец разочарованием. Из ножен вышел жалкий плоский и уродливый кусок металла. Он был покрыт ржавчиной и испещрен пятнами, окислами странного пурпурно-черного цвета, с включениями какой-то белой субстанции. Нейдельман вытащил весь клинок и некоторое время изучал его — впрочем, слово «клинок» едва ли к нему подходило. Капитан отстранение подумал о том, что это может значить. В течение последних лет он представлял этот момент сотню, тысячу раз. И всякий раз меч выглядел иначе.

Но никогда не был таким.

Протянув руку, он провел ею по шершавому металлу, оказавшемуся неожиданно теплым. Быть может, меч попал в пожар и сгорел, после чего к нему приделали новую рукоять. Но каким должен был быть такой огонь? И из какого металла сделано лезвие? Не железо — ржавое железо становится оранжевым — и не серебро, которое чернеет от окислов. Золото и платина вообще не окисляются. Да и для олова или других основных металлов меч был слишком тяжелым.

Какой металл, окисляясь, становится пурпурным?

Он вновь повернул меч и рассек им воздух, вспоминая христианскую легенду об архангеле святом Михаиле.

У него появилась идея.

Поздней ночью ему несколько раз снилось, что меч, захороненный на дне Водяной Бездны, — это меч из легенды, принадлежавший самому святому Михаилу, победителю Сатаны. И во сне, когда он смотрел на меч, на него снизошло ослепительное озарение, как на святого Павла на дороге в Дамаск. Странным образом Нейдельмана утешало, что его богатое воображение в этом месте всякий раз давало сбой. Он никак не мог представить, почему в древних документах меч всегда упоминался с таким благоговением и ужасом.

Но если святой Михаил — архангел меча — действительно сражался с Сатаной, его оружие могло быть обожжено и расплавлено во время битвы. Такой меч будет отличаться от любого другого.

И сейчас он держал его в руках.

Он посмотрел на древнее оружие другими глазами, удивление, страх и неуверенность боролись в нем. Если это такой меч — а какие еще объяснения возможны? — это было доказательством существования другого мира, отличного от материального. Возвращение меча будет грандиозным событием.

Да, да, кивнул он. С этим мечом он сможет очистить мир, сможет смести с лица земли духовное банкротство, нанесет смертельный удар загнивающим религиям и умирающему духовенству, установит нечто новое для следующего тысячелетия. Меч попал к нему в руки совсем не случайно; он заслужил его потом и кровью, доказал, что достоин его. Меч был доказательством, о котором он мечтал всю жизнь: его сокровище, превосходящее все земное.

Дрожащей рукой он опустил тяжелое оружие на открытую крышку саркофага. И вновь его поразил контраст между сверхъестественным великолепием рукояти и отвратительным уродством клинка. Но теперь он находил в этом уродстве особую прелесть, оно казалось проявлением святости.

Теперь меч принадлежал ему. У него будет сколько угодно времени для размышлений — быть может, когда-нибудь он сумеет понять его странную и ужасную красоту.