- Авария? - спросил Саша, почувствовавший что-то неладное.
- Полюбуйся на своего «квалифицированного топографа»!- Данко махнул в сторону Сени.- Как я говорил, так и получилось: все азимуты перепутал.
- Ничего не перепутал! - Сеня встал.- Всё правильно делал. Вот проверьте,- правильно!
- Как же правильно, когда кружился, словно тебя муха кусала, и совсем к другому месту выходил!
- Это компас, а не я…
- Компас правильный, - вставил Юра. - Что зря-то говорить?
Саша шагнул к нему:
- А ну покажи.- Он осмотрел компасы.- Странно… Данко, пусть Петя кончает один, а мы с Сеней ещё раз проверим. Может, тут… может, железная руда… Она и путает все азимуты.
- А ведь верно! - У Сени заблестели глаза.
- Какая тут руда! - У Юры приподнялись брови.- Тогда бы у всех азимуты перепутались, а не у одного Сени.
- Это у него в голове руда,- мрачно сказал Данко.- Петя, ты один справишься?
Петя пожал плечами: неужели можно сомневаться? Данко сказал: «Ну, двигайтесь» и первый молча пошёл к Светлой. Расстроил его, конечно, не Сеня. Это - пустяки, дело поправимое. А вот с Ваней хуже.
Данко думал тяжёлую думу. Сказать о происшедшем Борису или не говорить? Если сказать, тогда прощай остров: Борис прекратит разведку, пошлёт другое звено. «Вы, скажет, ещё ходить по земле не научились, и, скажет, дисциплины у вас нет». Правильно скажет!
А если ничего вожатому не говорить? Тогда всё будет по-старому, никто и не подумает прекращать разведку.
Но сможешь ты, Данко, сказать неправду? Или просто молчать. Сможешь?.. Но зачем ставить вопрос так: сможешь или не сможешь? Предположим, сможешь. Что из этого! Надо спросить себя: что должен ты оказать - правду или неправду. И сразу станет ясно: конечно, должен сказать правду.
Так проверяют себя и комсомольцы и коммунисты.
Они не спрашивают у себя: ты это сможешь сделать? Они спрашивают: ты это должен сделать?
Значит… Значит, прощайте эти привольные дни, прощай Скалистый?..
Так думал Данко, и, видимо, думали об этом и остальные. На обратном пути Юра сказал, не то утверждая, не то спрашивая:
- Может, в последний раз едем…
Он сказал это, ни к кому не обращаясь, и никто не ответил, но все его поняли и как-то странно переглянулись.
На лагерном берегу их встретил Борис. Он был в хорошем настроении и пошутил:
- Ну, покорители Антарктиды, много белых медведей видели?
- Мы медведей не считали, мы - только китов,- в тон ему ответил Саша.
Ваня весь сжался, напрягаясь, чтобы не выдать боль и пройти как можно ровнее. Однако Борис сразу заметил, что он хромает.
- Иван, ты что - об айсберг споткнулся?
- Ага.- Ваня бодро кивнул головой и попытался улыбнуться.- Я его пнул, думал, он снежный, а он ледяной, твёрдый.
- Сильно ногу повредил? - уже серьёзно спросил вожатый.
- Нет, Борис, пустяки! Просто немного ушиб.
- Ну, смотри…
Всё как будто обошлось благополучно.
Данко стоял у лодки вытянувшись, чуть побледневший,
Борис сказал ему:
- Ты, Даниил, не стой, пошевеливайся, скоро ужин.
Данко взметнул на него строгие потемневшие глаза и чётко, как солдат перед строем, шагнул вперёд, вскинул руку в салюте.
- Товарищ вожатый,- начал он громко, замялся и продолжал глухо: - На острове произошло… произошёл несчастный случай. Ваня ушиб ногу не немножко, а очень сильно. Вот. Всё.- И он ещё раз посмотрел в глаза вожатого прямым и долгим взглядом.
- Стой, Крутиков! - крикнул Борис и пошёл к Ване.- А ну садись. Показывай ногу.- Он взялся за распухшую, отёкшую лодыжку. Ваня скрипнул зубами.- Растяжение сухожилий. Если не хуже. Ведите к врачу.- Потом повернулся к звеньевому: - Как получилось?
Данко рассказал.
Борис слушал, пожёвывая травинку, и лицо его было спокойным, казалось - даже равнодушным.
- Ладно. Готовьтесь к ужину.- И он, сорвав новую травинку, пошёл к штабу,- наверное, доложить начальнику лагеря и Асе Васильевне.
К ужину уже весь лагерь знал о случившемся. От одной группы к другой перебегала Маша и, делая страшные глаза, наговаривала:
- Девочки, вы слышали? Ваня Крутиков… Не слыхали?! Он же ногу повредил. Должно быть, сломал. Упал со скалы… Как это сочиняю? Я сама слышала, рассказывали… Его Петя Силкин толкнул. Сейчас понесли к врачу Ваню. А Петя сзади идёт и, должно быть, плачет.
Через минуту её голос звучал уже возле другой группы:
- Мальчики, вы, конечно, слышали? Ваня Крутиков…
Когда отряды строились на ужин, к Пете подошла Соня Клюшкина, посмотрела на него печально и сказала:
- Вот уж этого от тебя не ожидали. Нехорошо.- Она тихонечко посопела и добавила:- Очень нехорошо!
К ночи у Вани поднялась температура. Его уложили в изолятор.
Вход на остров запрещён
Петя бродил по лагерю. Его длинная фигура выражала уныние и печаль. Вообще он выглядел как-то необычно. В чём эта необычность, сначала было трудно определить. Но стоило приглядеться внимательно, и становилось ясно - в чём: в необыкновенном для Пети аккуратном виде. Он был помыт и тщательно причёсан, лишь на самой макушке вызывающе торчал один задорный вихорок. Но только один. На Пете были новые трусы и совершенно чистая, без единой дырки сиреневая майка.