Остров Фиаско, или Последние приключения барона Мюнхаузена

Вот и окно открыто. А за окном ребята. Здесь и Костя, и Нюрка, и Петька… Эх! Если бы его выпустили! Он бы тоже играл в разбойников. И Нюрка кричала бы: «На помощь!» А они похитили бы ее и мчались, мчались… Вот уже и ноги устали, и трудно дышать, но они все равно бы мчались. Такой это был риск! И может быть, даже связали Нюрку…

Алик чуть не заплакал.

— Ребята… Я не выйду, ребята…

За окном молчание. Ребята не уходят. Тесно столпившись у клумбы, они словно ждут чего-то. Алик тоже не уходит. Его лицо в лучах заходящего солнца — лицо узника за решеткой…

— Не выйдешь? — спрашивает Костя. — Почему?

— Меня наказали.

— А ты попроси.

— Нет, — вздыхает Алик, — гуляйте без меня.

И снова долгое молчание. Тогда папа откладывает газету и тоже подходит к окну:

— Алик наказан и не выйдет сегодня.

— Дядя Коля, пустите его! — просит Костя.

— Дядя Коля! — подхватывает хор голосов.

— Простите! — тянет Костя. — Он больше не будет…

— Не будет! — дружно вторит хор.

— Нет, — говорит папа, — никуда он не пойдет.

Костя жалобно смотрит на него и снова вытягивает шею:

— Дядя Коля, а дядя Коля!

— Ну дядя Коля! — настойчиво взывает хор.

Только один Юрка молчит. Он живет где-то на другой улице и пришел издалека, чтобы поиграть в разбойников. Юрка не знает папы Алика и стесняется просить. Он, может быть, больше всех хочет поскорее начать игру, но молчит и лишь изредка нетерпеливо почесывает одной ногой другую…

— Лучше и не просите, — говорит папа решительно. — Вот когда будет вести себя хорошо, тогда другое дело…

Ребята растеряны. Над широким подоконником виднеется печальное лицо Алика.

— Дядя Коля-а-а!!!

Все вздрагивают — так неожиданно врезается в тишину этот протяжный крик.

— Дядя Коля-а-а!!! — широко раскрыв рот, Юрка кричит хриплым, простуженным басом. Не в силах больше переносить томительного ожидания, он все-таки решился на этот отчаянный поступок. Почувствовав всеобщее внимание, Юрка морщится и яростно чешет ногу.

Папа с трудом прячет улыбку. Но ребята сразу замечают ее и тоже улыбаются…

— Ха-ха-ха! — смеется Костя. — Вот это Юрка! Как паровоз!

Ребята улыбаются, то и дело поглядывая на дядю Колю, подмигивают, толкают друг друга. Алик смотрит то на ребят, то на папу и тоже начинает робко улыбаться — правда очень осторожно, чтобы папа не подумал, что и он тоже радуется.

Но лицо папы уже строго, глаза серьезны, губы поджаты. И Костя с беспокойством вертит головой.

— Дядя Коля, — повторяет он, — вот это Юрка, да?

Но дядя Коля неумолим: он уже не отвечает, он протягивает руку, чтобы закрыть окно…

— Мы в разбойников будем играть! — взвизгивает Нюрка. Маленькая, растрепанная, она смотрит с изумлением и укором: «Теперь ты понял наконец, что Алика надо выпустить?»

— Меня дома всегда жалеют, — говорит она, — всегда!

Папа молча хмурится.

— Дядя Коля, — спрашивает Костя, — разве вам не жалко?

У Алика, который до сих пор стойко держался, начинает дергаться подбородок. Он отворачивается и медленно, не оглядываясь, отходит от окна.

Петька, Нюра, Костя, растерянные и притихшие, смотрят на папу Алика. Никто уже не просит. Потом все поворачиваются и гуськом, неторопливо и с достоинством удаляются.

— В последний раз, — говорит папа, покашливая. — В последний… Иди! Но смотри, если еще раз…

Алик быстро вытирает глаза, кивает головой: «Да, конечно, если еще раз…» — и пулей вылетает во двор.

Папа с облегчением вздыхает.

Причина поражения

На уроках истории учитель всегда объяснял так, словно вся его жизнь прошла до нашей эры и теперь он вспоминает молодость…

— Охота на мамонтов была опасной… Потом все изменилось… С севера наступал лед… Стало холодно… Пришлось надеть звериную шкуру.

Одинаково легко передвигаясь в толще веков в любых направлениях, учитель как ни в чем не бывало мог сказать: «А теперь давайте вспомним Марафонскую битву!» — вызывая этим вопросом всеобщее беспокойство…

Или сегодня: — Восстание Спартака! Отвечать пойдет… Зонтиков!

Зонтиков медленно поднимается и застывает в глубокой печали.

— Неужели ты не помнишь, Зонтиков, как проходило восстание? — поражается учитель.

— Не помню, — качает головой Зонтиков.

— А ты помнишь, чем закончилось восстание?

— Нет, — вздыхает Зонтиков, — забыл…

— Ну а что же ты помнишь?

— Ничего не помню…

— Садись — два!

— А ты учил? — спрашивает Зонтиков у своего соседа.

Бабкин молчит. Человеку, имеющему семь двоек за четверть, глупо задавать подобный вопрос. Мрачно насупившись, он лениво заглядывает в учебник — «Восстание Спартака».

«Опять восстание! — раздраженно думает он. — То в Риме, то в Сицилии… И каждый раз поражение… И двойки, двойки…»

— О причинах поражения восстания расскажет…

Перед лицом надвигающейся катастрофы Бабкин сохраняет полное спокойствие. Он не знает страха.

— Бабкин!

Весь в рубцах, ветеран Бабкин выходит к доске.

— Н-ну? — повторяет Павел Сергеевич. — Каковы же причины поражения? Как ты думаешь, Бабкин? Почему рабы потерпели поражение?

Бабкин долго и угрюмо молчит. Потом тяжело поднимает лохматую голову.

— Рабы потерпели поражение, — говорит он, — потому что не знали его причин…