Остров мертвых

По ее изменившемуся лицу он понял, что сморозил глупость.

Ужасная? Да как он мог сказать такое об их первой ночи? Хинако почувствовала невыразимую боль. Сейчас они должны были вместе купаться в счастье… Из глаз закапали слезы. К горлу подступил комок.

Фумия резко ударил по тормозам, и машина встала.

— Да что с тобой такое?! — воскликнул он, но она лишь молча смотрела в окно. Лежащие на коленях ладони промокли от слез, и Фумия накрыл их своими. Девушка обвила руками его шею. Хинако казалась такой теплой, как уютный дом в морозный день. Он обнял ее за талию. Так, прижавшись друг к другу, они сидели, пока совсем не рассвело. Понемногу Хинако успокоилась. Подняв глаза, она наткнулась на взгляд Фумия, исполненный тревоги и нежной заботы. Ей стало стыдно, и она робко улыбнулась, потянувшись к нему. Фумия медленно и нежно поцеловал ее в мягкие губы.

Вдруг над головой раздался резкий хлопок. Оба вздрогнули. По лобовому стеклу растекались красные пятна крови.

Хинако вскрикнула и зарылась лицом в рубашку Фумия. Он осторожно отодвинулся, открыл дверь и вышел из машины. Хинако робко выглянула следом. На капоте лежал небольшой комочек, покрытый серым пухом. Фумия веткой убрал мертвую птицу и вернулся в машину. Дворники очистили лобовое стекло.

— Вот глупая птица. Как можно было врезаться в стоящую на месте машину, да еще с этой стороны? — Голос его звучал нарочито небрежно, но в нем явственно чувствовалось напряжение.

Хинако откинулась на сиденье и застонала:

— Опять Саёри…

Фумия сердито завел мотор, и машина двинулась в путь. Хинако с вызовом сказала:

— Ночью тоже все было из-за Саёри.

— Саёри умерла, — упрямо сказал Фумия, не поворачивая головы.

Хинако почувствовала, как к вискам приливает кровь. Сейчас он был таким же, как тогда, в храме, никак не желая признавать очевидного.

— Пойми, это все из-за Саёри. Она на нас сердится. Ты же сам видишь.

Фумия молча входил в поворот. Исидзути приближалась.

— Ты знал о том, что она влюблена в тебя?

Фумия кивнул. Это несколько обескуражило Хинако.

— А как ты к ней относился?

— Никак. — Он нахмурился.

— Не понимаю.

Хинако неудержимо хотелось спросить, как он относится к ней самой, но она не решилась. Ей страшно было услышать ответ. Кажется, она по-прежнему продолжает убегать, прячась от слов в панцирь. Неужели она так и будет прятать собственные чувства, выплескивая их лишь в рисунках? С Тору у них ничего не получилось именно по этой причине. Решив прекратить отношения с ним, она долго побаивалась сказать об этом.

— Я тоже была влюблена в тебя с первого класса. — (Фумия изумленно взглянул на нее, он явно не ожидал такого поворота.) — Просто вечно пряталась в панцирь, словно черепаха, вот и не могла сказать тебе об этом.

Хинако сидела, уставившись в лобовое стекло и боясь повернуть к нему лицо. Начав рассказ, она как будто открыла кран, и слова лились потоком, который она не в силах была остановить. Она говорила ему о детстве, о любви к Тору, о том, что долгое время ничего не отдавала и не получала. Наконец поток иссяк, и она обессиленно откинулась на сиденье.

Фумия молча вел машину, и Хинако вдруг почувствовала тревогу. Может, ее слова ушли в никуда, так и не достигнув цели? Ведь сказать — еще не значит быть понятым.

Какое-то время в салоне был слышен лишь звук работающего двигателя. В ту минуту, когда ей уже хотелось выскочить из машины и бежать не разбирая пути, Фумия заговорил:

— А ты сильная, Хинако.

Девушка непонимающе уставилась на него.

— Все мы так или иначе надеваем этот панцирь. И чем яснее мы отдаем себе отчет в том, что делаем, тем он крепче. А ты смогла скинуть его, зная, какой он тяжелый. Думаю, ты очень сильная. Я… — Фумия замолчал, входя в очередной поворот. — Я решил не замечать своего панциря, — с горечью в голосе продолжил он. — Я верил, что хорошо разбираюсь в жизни, в людях. Был уверен, что так рано устал от жизни именно потому, что слишком хорошо знаю ее. Но сейчас я чувствую, что чего-то не понимаю. Я долгое время избегал открыто взглянуть на это что-то, прячась в своем панцире. На то недовольство, которое зрело в Дзюнко, моей бывшей жене, на взгляд Саёри…

— Взгляд Саёри? — Хинако понизила голос до шепота.

— Саёри давно на меня поглядывала. Я догадывался, что она влюблена в меня, но усиленно делал вид, что не замечаю этого. — Он замолчал. Впереди показалась автомобильная стоянка.

Хинако пробормотала:

— Мы у подножия Исидзути.

Словно ставя точку в их странном разговоре, Фумия произнес совершенно другим тоном:

— Раз уж приехали, может, поклонимся Исидзути?

Хинако согласилась, и они, оставив машину на парковке, вышли и огляделись.