Остров мертвых

— Что именно вы исследуете?

— У меня две ученых степени из Нового Гарварда по антропологии культуры. Я решил досконально изучить какое-нибудь Горючее племя, и вот, после некоторых уговоров, это самое племя меня и приняло. Я взялся также и за их образование. Однако вскоре они мне подчинились — во всем этом регионе. Потрясающе с точки зрения «эго». Со временем моя научная деятельность, мои социальные мероприятия стали значить все меньше и меньше. М-да, надеюсь, вы читали «Сердце Тьмы», так что понимаете, что я имею в виду. Практика, практика на месте — вот что основа всего. Я обнаружил, что непосредственное участие стимулирует гораздо больше, чем наблюдение. Я взял на себя задачу придать некоторым основополагающим их обычаям более эстетическую направленность. В конце концов именно таким образом я и обучал их. С тех пор, как я здесь появился, в их акциях стало гораздо больше стиля.

— Акциях? Каких, для примера?

— Ну, скажем, первая акция — это что раньше они были просто-напросто каннибалами. Второе — что они плохо себе представляли, как можно использовать пленников перед умерщвлением. А все это очень важно. Если все делать как подобает, это признак высокого класса, если вам понятно, что я имею в виду. И вот явился я с целым кладезем обычаев, поверий, табу, взятых из разных эпох, разных культур, а также и здесь, у нас перед носом. — Он снова взмахнул руками. — Человек, пусть даже получеловек, Горючий человек — это существо, которое любит ритуалы, а я знал столько разных ритуалов и тому подобное. Так что я все это пустил на пользу и вот занимаю теперь высокое положение, и мне оказываются великие почести.

— Все-таки каким образом ваши слова применимы к нам? — спросил я.

— Тут все делалось довольно неинтересно, — сказал он, — и местные жители пребывали в тоске и беспокойстве. Потому я решил, что пришло время новых церемоний. Я поговорил с Прокрустом, нашим Главным Воителем, и предложил ему взять кого-нибудь для нас в плен. Насколько я помню, на странице 466 сокращенного издания «Золотой ветви

»[90] утверждается: «толалаки, пресловутые охотники за головами Центрального Целебеса, пьют кровь и едят мозг своих жертв, дабы стать мужественными. Италоны Филиппинских островов пьют кровь своих умерщвленных врагов, а также съедают в сыром виде их внутренности и затылочную часть их голов, чтобы обрести их смелость». Так что у нас есть язык поэта, кровь двух грозных воинов, мозги выдающегося ученого, желчная печень пламенного политика и любопытного цвета плоть веганца — и все это здесь, в одном месте. Я бы сказал, неплохая добыча.

— Ваши намерения более чем понятны, — признал я. — А что насчет наших женщин?

— О, для них мы устроим довольно продолжительный ритуал воспроизведения потомства, с довольно продолжительным жертвоприношением в конце.

— Все ясно.

— …Но все это, так сказать, в случае, если мы не предоставим вам возможности целыми и невредимыми продолжать свой путь.

— О?

— Да. Прокрусту нравится давать людям шанс[91] — пусть проверят, измерят себя в соответствии со стандартом, вдруг да и спасутся. В этом отношении он поступает исключительно по-христиански.

— И, полагаю, в соответствии со своим именем?

Подошел Хасан и встал возле меня, уставясь на Морби сквозь железо решетки.

— Отлично, просто отлично, — сказал Морби. — Знаете, мне и вправду хотелось бы немножко подержать вас здесь, не отдавать. У вас есть чувство юмора. Большинству Куретов явно не хватает этой детали в сравнении с остальными личностными признаками. Мне бы у вас поучиться.

— Не утруждайте себя. Лучше расскажите мне про возможность спастись.

— А, да. Все мы — хранители Мертвеца. Это мое самое интересное детище. Уверен, что один из вас оценит это во время своего короткого знакомства с ним. — И он смерял взглядом меня, потом Хасана, потом меня, потом Хасана.

— Я знаю о нем, — сказал я. — Скажите мне, что надлежит делать.

— Этой ночью, когда он снова восстанет из мертвых, вас призовут помериться с ним силами на звание победителя.

— Кто он такой?

— Вампир.

— Да плевать на это. Кто он на самом деле?

— Он самый настоящий вампир. Сами увидите.

— О’кей, будь по-вашему. Вампир так вампир, и один из нас будет с ним драться. Как?

— Кетч безо всяких ограничений, с голыми руками, с полным контактом, а с Мертвецом нетрудно войти в контакт — он будет просто стоять и ждать вас. Ему будет хотеться пить, и он будет очень голоден, бедный мальчик.

— И если он потерпит поражение, вы освобождаете пленников?

— Таково правило, установленное мною где-то шестнадцать или семнадцать лет назад. Естественно, что такой возможности еще никому не предоставилось…

— Понятно. Вы хотите сказать, что он твердый орешек.

— О, он непобедимый. Вот что самое занятное. Если бы конец был другой, не было бы смысла устраивать такую красивую церемонию. Я описываю им всю картину схватки еще до того, как она начнется, а затем мои люди видят все воочию. Это поддерживает их веру в силы судьбы, равно как и в то, что все происходит при моем тесном сотрудничестве с последней.

Хасан глянул на меня: