Остров Отчаяния

— О нет, сэр, — рассмеялся Бонден, — не может, только не в иностранном порту. Кроме того, это — китобой из Южных Морей, поэтому у большинства матросов будет протекция, даже если мы встретим его далеко в открытом море. И с него не будет добровольцев, только не на старый «Леопард», если только они не плавали с ним прежде. Нет-нет, на «Леопард» по собственной воле не пойдут, только не на это старое корыто с поганой репутацией.

— Но «Леопард» — прекрасный корабль? Лучше нового, как сказал капитан.

— Ну, — сказал Бонден, — я не считаю себя царем Соломоном, но знаю то, что скажет себе обычный парень, привыкший к морю: на старом «Леопарде» может и хороший капитан, а не, как мы говорим, скотина, любящая проповедовать и сечь плеткой, но корабль очень стар, и с жутким некомплектом команды: мы будем работать не покладая рук. Так к черту «Леопард»! Почему? Да потому, что это плавучий гроб, и неудачливый вдобавок.

— Нет, Бонден, капитан ясно говорил мне, и я точно припоминаю его слова, что весь корпус тщательно перебрали, поставили снодграссовские диагонали и железные кницы Робертса, так что теперь это — лучший пятидесятипушечник из тех, что на плаву.

— Что касается лучшего пятидесятипушечника из тех, что на плаву, что же, это достаточно справедливо. Но почему? Потому, что есть еще только «Грампус», кроме еще двух или трех, которых мы зовем «Балтийские Катафалки». Что же касается книц и диагоналей… А сейчас, сэр, — сказал Бонден, оборачиваясь через плечо и вклинивая шлюпку в промежуток между толпой маленьких лодок и внешним бакеном. Какое-то время помолчал, а потом продолжил упрямым, задиристым голосом. — Мне могут рассказывать о капитане Сеймуре и лорде Кокрейне и капитане Хосте и остальных, но я говорю, что наш капитан — самый лучший боевой капитан на флоте, а я служил под командованием лорда виконта Нельсона, не так ли? Хотел бы я видеть человека, отрицающего это. Кто на четырнадцатипушечном бриге захватил испанский фрегат и заставил его спустить флаг? Кто дрался на «Поликресте», пока тот не затонул прямо под ним, и не обменял его на корвет, выхваченный прямо под дулами французских пушек?

— Знаю, Бонден, — мягко произнес Стивен. — Я был там.

— Кто вступил в бой с французским семидесятичетырехпушечником на двадцативосьмипушечном фрегате? — вскричал Бонден, еще сердитее. — Но, — продолжил он совсем другим тоном, тихим и конфиденциальным, — когда мы на берегу, иногда мы все еще немного в море, если вы понимаете меня, сэр. Это значит, что мы прямые как стрела, иногда верим им, смертельно честным быстроговорящим парням, с их патентованными кницами и диагоналями, и чертовыми серебряными рудниками, прошу прощения, сэр. Для любого капитана естественно думать, что он командует самым прекрасным кораблем, из когда-либо существовавших: но иногда, захваченные кницами и диагоналями, мы можем думать о нем лучше, чем есть на самом деле, и верим в это, и говорим это, без обмана.

— «Леопард», — крикнул шкипер этого прекрасного американского барка «Золотая Лань», узнавший шлюпку.

— «Золотушная рвань», — ответил Бонден, вызывающе исказив название и презрительно засмеявшись.

— Вам люди не нужны? У нас тут на борту три ирландца из Ливерпуля, и старшина-рулевой, дезертировавший с «Элелампуса». Почему бы вам не прийти и принудительно не завербовать их? (Веселье на барке и крики «Проклятый старый «Леопард»).

— Глядя на ваши борта и швартовку в порту, — ответил Бонден, поравнявшись с «Золотой Ланью», — у вас на борту нет ни единого моряка, достойного, чтобы его завербовали. Мой вам совет, дряхлые бостонские бобы, убирайтесь прямо в Содом, штат Массачусетс, пешком и постарайтесь найти парочку настоящих моряков. (Общий рев с «Золотой Лани», ведро помоев, выплеснутое в направлении шлюпки) Бонден, так и не взглянувший на американца, сказал:

— Это прочистит им мозги. Теперь, куда сначала, сэр?

— Мне нужно к аптекарю, в госпиталь и к американскому консулу. Прошу, выбери точку равноудаленную от всех трех.

В эту точку, не позднее, чем Бонден, основываясь на большом опыте, ожидал его, Стивен и вернулся, неся попугая для плотника. Его сопровождали два раба с грузом лекарств достаточным, чтобы лечить экипаж всего корабля в течение восемнадцати месяцев, и две монахини с замороженным пудингом, обернутым в шерсть.

— Спасибо десять тысяч раз, дорогие матушки, — сказал он. — Это для ваших бедняков, и, прошу, помолитесь за душу Стивена Мэтьюрина.

Потом он повернулся к рабам:

— Господа, вот вам за беспокойство, и передайте поклон уважаемому аптекарю Бондену:

— Теперь, пожалуйста, домой, и греби как Нельсон на Ниле.

Когда они вышли из внутренней гавани, и открылся весь рейд Стивен сказал:

— Какая-то странная посудина рядом с нашим «Леопардом». — Бонден ответил дружелюбным мычанием, не более и спустя четверть мили Стивен продолжал. — Исходя из моего мореходного опыта, никогда не видел настолько странной лодки.

При мысли о мореходном опыте доктора Мэтьюрина Бонден улыбнулся:

— Что там, сэр?

— Понимаешь, это похоже на бриг с двумя мачтами. Но они шиворот-навыворот.