Остров Пингвинов. Рассказы Жака Турнеброша. Семь жен Синей Бороды. Боги жаждут

В этот святой день парижане, возвращаясь от обедни, узнали, что, невзирая на великий праздник, арманьяки подошли к воротам Сент-Оноре и подожгли укрепление, прикрывавшее подступы к ним. Разнесся слух, что воины Карла Валуа сейчас находятся вместе с братом Ришаром и девой Жанной на Свином рынке. После обеда по всему городу, по обе стороны от мостов, послышались крики: «Спасайся кто может! Враги в городе, все погибло!» Этот вопль проник в церкви, где почтенные горожане пели вечерние молитвы. Они в страхе разбежались и заперлись в своих домах. А те, что кричали, были подосланы Карлом Валуа. Действительно, в это время маршал де Рэ ^{201} со своим отрядом штурмовал стену близ ворот Сент-Оноре. Арманьяки подвезли на двухколесных тележках большие фашины ^{202} и плетеные решетки, которыми закидывают рвы, и более шестисот штурмовых лестниц. Дева Жанна, которая была совсем иной, чем ее представляли себе бургундцы, и вела благочестивую жизнь, соблюдая целомудрие, спешилась и первая спустилась в мелкий ров, который легко можно было перейти, потому что он давно высох. Но он был прикрыт лучниками и арбалетчиками, стрелы которых дождем сыпались со стен. А дальше был большой ров, широкий и полный воды. Все это и служило серьезным препятствием для девы Жанны и воинов. Жанна измерила глубину большого рва копьем и крикнула, чтобы ров забросали фашинами.

В городе был слышен гул пушек, горожане спешили по улицам к своим постам на крепостном валу, на бегу надевая доспехи и сбивая с ног детей. Везде натягивались цепи и воздвигались баррикады. Повсюду царили волнение и суматоха.

Ho ни брат Жоконд, ни его духовные чада ничего не замечали, ибо заботились о вечном и считали пустой игрой суетные волнения человеческие. Они ходили по улицам, пели: «Veni, creator Spiritus» [32] — и кричали: «Молитесь! Близок час».

Так шли они в полном порядке по улице Сент-Антуан, где всегда собиралось много мужчин, женщин и детей. Дойдя до площади Боде, брат Жоконд пробился сквозь толпу парижан и влез на большой камень у дверей гостиницы «Свинья и поросята», с которого мессер Флоримон Лекок, хозяин этой гостиницы, обычно взбирался на своего мула. Этот Флоримон Лекок был сержантом в Шатле и сторонником англичан.

И с высоты камня у гостиницы «Свинья и поросята» брат Жоконд стал проповедовать народу.

— Сейте,— говорил он,— сейте, люди добрые; сейте в изобилии бобы, ибо тот, кто должен прийти, скоро придет.

Под бобами, которые надо было сеять, святой брат подразумевал добрые дела, которые следует совершить до того, как господь явится среди грозовых туч, чтобы судить живых и мертвых. Итак, надо было сеять добрые дела, и нельзя было медлить, ибо близилось время жатвы. Гильометта Дионис, Симона Лабардин, Жанна Шатенье, Оппортюна Жадуэн и Робен-садовник, окружив монаха, вскричали: «Аминь». Но горожане, толпившиеся сзади, напрягли свой слух и нахмурили брови, полагая, что монах возвещает вступление Карла Валуа в свой прекрасный город, который он хотел сравнять с землей, чтобы потом распахать эту землю. Так по крайней мере им показалось. Между тем святой брат продолжал свою евангельскую проповедь:

— Парижане, вы хуже язычников Рима.

Грохот бомбард, доносившийся от ворот Сен-Дени, сопровождал речь брата Жоконда и тревожил сердца жителей. В толпе кто-то крикнул: «Смерть изменникам!» В это самое время Флоримон Лекок вооружался у себя дома. Заслышав шум, он спустился вниз, не застегнув даже пряжек на туфлях. Увидев монаха на своем камне, он спросил:

— Что говорит этот святой отец?

Несколько голосов ответило:

— Он говорит, что Карл Валуа войдет в город.

— Он против парижан.

— Он хочет предать и обмануть нас, как брат Ришар, который теперь разъезжает верхом вместе с нашими врагами.

А брат Жоконд ответил:

— Нет ни арманьяков, на бургундцев, ни французов, ни англичан — есть только сыны света и сыны мрака. Вы — распутники, а женщины ваши — потаскухи.

— Это уж подлинно отступник, изменник, колдун! — вскричал Флоримон Лекок, и, вытащив меч, он вонзил его в грудь святого монаха.

Божий человек побелел, но еще успел промолвить:

— Братья, молитесь, поститесь, кайтесь, и господь простит вас.

Голос его прервался. Монах захлебнулся кровью и упал на мостовую. Два английских рыцаря, сэр Джон Стюарт и сэр Джордж Моррис, набросились на тело монаха и искололи его кинжалами, вопя во все горло:

— Да здравствует король Генрих! Да здравствует его высочество герцог Бедфорд! Бей дофина! Бей безумную деву арманьяков! К воротам! К воротам!

И они побежали к стенам, увлекая за собой мессира Флоримона и толпу парижан.

Между тем святые девушки и садовник окружили истекающее кровью тело. Симона Лабардин, распростершись на земле, целовала ноги святого брата и вытирала с них кровь своими распущенными волосами.

Но Гильометта Дионис, выпрямившись во весь рост и воздев руки к небу, произнесла голосом, чистым, как колокольный звон: