Остров разбитых сердец

– Мне хотелось, чтобы она была поближе к родителям Гвен. А Джорджтаун – прекрасное место. На мой взгляд, это идеальное сочетание энергии большого города и старомодной прелести.

– Что-то вроде встречи Пикассо с Норманном Роквеллом?

– Именно. Кстати, я и Энни склонил подать документы в наш университет, – говорит Том и с улыбкой прибавляет: – Конечно, у меня есть тайные мотивы. Олив очень к ней привязалась, и я хотел бы, чтобы их дружба не прекратилась.

– Но… Энни возвращается в Хаверфорд, разве нет? Я… я не знала, что она собирается перевестись.

– Ой, это, конечно, не точно… Я не уверен.

Том смущенно отводит глаза. Есть отчего смутиться! Несмотря на все произошедшие со мной перемены, я, оказывается, по-прежнему ничего не знаю о собственной дочери.

– В наших отношениях столько дыр, которые надо залатать! – говорю я. – Энни сказала, она хочет, чтобы в августе, когда она вернется домой, ее встретила прежняя мама. Надеюсь, ее желание исполнится.

– Вы, Эрика, воспитали удивительную молодую леди. Когда она наконец выйдет с вами на связь, вы наверняка станете лучшими подругами.

Вечер проходит насыщенно. На десерт мы съедаем одну порцию мороженого на двоих, передавая друг другу ложечку. Интимность этого простого действия приятно будоражит меня: даже мурашки бегают по спине. В одиннадцать мы заходим в кафе под открытым небом. Том заказывает кальвадос – нормандский яблочный бренди. Звучит мягкий джаз. Потягивая золотистый напиток, мы наблюдаем за молодежной компанией. Глядя на двадцатилетних парней и девушек, в глубине души я по-прежнему надеюсь увидеть милое личико своей Кристен или услышать, как она звонко смеется в компании друзей, с которыми собралась протанцевать всю ночь. Но если зимой меня грызло отчаяние, то теперь я могу смотреть на этих беззаботных детей с улыбкой, хотя Кристен среди них нет.

– Я очень рад, что вы все-таки согласились со мной встретиться, – говорит Том. – Не представляете себе, как я расстроился, когда вы меня отшили.

– Я вас не отшивала, – смеюсь я, но потом уже серьезным тоном объясняю: – Я испугалась. Мне не слишком везет по части отношений с мужчинами, и я не была в себе уверена. На расстоянии у вас сложилось обо мне впечатление как о какой-то особенной женщине. При личной встрече я боялась вас разочаровать.

– Как?! – шутит он. – Уж не хотите ли вы сказать, что вы не совершенны?

– Прошлой осенью я сделала большую ошибку. – Сердце колотится изо всех сил. Хватит ли мне смелости рассказать Тому, кто я есть на самом деле? Зная, насколько это важно, и боясь передумать, я говорю очень быстро: – В тот день, когда поезд сошел с рельсов, Кристен и Энни просили меня отвезти их в Филадельфию на машине. Но я поставила на первое место работу. Кристен была психически нездорова, а я не хотела это признать.

Вместо того чтобы потупиться, я продолжаю смотреть Тому в глаза. К моему облегчению, они глядят на меня по-доброму, совсем не осуждающе. Он дотрагивается до моей руки:

– И теперь вы чувствуете себя виноватой в произошедшем?

Я трясу головой и закрываю рукой рот. Успокоившись, продолжаю:

– Да. Но мой отец… он помог мне понять, что жизнь – это не всегда цепь причин и следствий. Сейчас я пытаюсь научиться тому, чему нужно было научиться давно, – прощать себя.

В полночь мы идем вдоль Центрального парка. Том берет меня за руку, и это кажется естественным, как восход солнца.

– В августе я, как вы уже знаете, возвращаюсь в Штаты окончательно. Мне бы хотелось познакомить вас с Олив. Вы ей очень понравитесь.

Я стараюсь казаться спокойной, хотя мысленно кручусь колесом от восторга.

– И Энни вернется, – говорю я, перешагивая через трещину в асфальте. – Мне не терпится рассказать ей про нашу с вами встречу. Наверное, она будет рада.

– Я тоже так думаю.

Некоторое время мы идем в приятной тишине.

– Вы обходите трещины? – спрашивает Том, приостанавливаясь, чтобы посмотреть, как я иду. – Обходите! – Смеясь, он обнимает меня за плечи. – Кто на трещину наступит, тот родную мать погубит? Раньше я тоже верил в приметы.

– Вы, профессор биохимии? Были суеверным?

– Да. Раньше.

Отстраняюсь и окидываю его взглядом:

– А потом вы отобрали сто человек, которые наступают на трещины, и сто человек, которые трещины обходят, сравнили состояние здоровья их матерей и не выявили существенных различий?

Том привлекает меня к себе и убирает волосы с моей щеки:

– Вас никогда не обвиняли в том, что вы язвительная особа?

Его прикосновение мне приятно. Улыбаюсь, стараясь дышать ровнее, чтобы сердце не стучало слишком быстро.

– Так почему же, док, вы перестали быть суеверным?

– Я годами боялся пройти под лестницей и бегал от черных кошек, но Гвен все равно погибла, – отвечает Том, целуя меня в макушку. – С тех пор я в приметы не верю.

По асфальту тянется янтарная дорожка фонарного света. Мы молча проходим мимо домов, где каждая квартира стоит миллион долларов.