Остров Разочарования (иллюстрации И. Малюкова)

Егорычев был не на шутку увлечен тем, что совершалось вокруг него: он присутствовал на пиру людей каменного века! Сколько ученых (обычные смертные уже не в счет!) отдали бы год жизни, чтобы очутиться здесь на месте Егорычева! Какой поистине неоценимый клад представляло это зрелище для этнографа, историка общественных форм, историка материальной культуры, писателя, вообще культурного и любознательного человека!

Зато остальные белые гости не испытывали ничего, кроме чувства собственного превосходства и великолепного презрения к небогатому дикарскому комфорту. Правда, это не помешало им принять самое деятельное участие в обеде.

После мяса была подана рыба, а за нею десерт — нечто вроде холодного пудинга из мякоти кокосового ореха, очень спелых, темно-коричневых бананов и кисловатых оранжевых ягодок с мелкими, как у смородины, зернышками, которые островитяне называли козьими глазками. Обильно посыпанное творогом и политое кокосовым молоком, это довольно терпкое блюдо возбуждало жажду. Жажду утоляли из суповых мисок кислым, слегка пенистым хмельным напитком, по цвету и вкусу отдаленно напоминавшим кумыс. Недостатка в нем не было, островитяне дружно воздали ему должное, и вскоре площадка огласилась веселым гомоном подвыпивших людей. Несколько молодых парней побежали к кострам, которые уже успели покрыться серыми хлопьями мохнатого пепла, пододвинули недогоревшие остатки бревен, быстро раздули тлевшие угли, и лужайка озарилась неверным светом оживших костров. От деревьев, от людей, от копий, прислоненных к деревьям, от барабанов, походивших в полумраке на задремавших непомерно толстых и коротких крокодилов, пошли по траве длинные, живые, фантастические тени.

Солнце упало за почерневший океан, небо украсилось звездами, наступила ночь. Был на исходе седьмой час. Но в программе еще оставались песни, а после песен — воинственные пляски, без которых пиршество теряло бы всякое значение.

Вот Гамлет Браун многозначительно прокашлялся. Галдеж замолк. Островитяне тоже прокашлялись, приготовились к пению.

Духовный пастырь, он же колдун Нового Вифлеема, поднял руку, приглашая к тишине. Это был кряжистый старый человек с неглупым морщинистым лицом. С его крепкой шеи свисал на тоненьком, унизанном козьими зубами шнуре небольшой деревянный крест. Поредевшая, тщательно взбитая шевелюра была утыкана доброй полусотней разнокалиберных и разноцветных перьев. Но главным отличием колдуна от его паствы были значительно удлиненные серые трусы, щедро расписанные магическими фигурами птиц, солнца, месяца, людей и рыб. Они были перевязаны сантиметрах в десяти ниже колен широкими розовыми лентами, полученными в бескорыстный дар еще от барона фон Фремденгута. Несмотря на обильное возлияние, преподобный отец Джемс держался на редкость прямо, что можно было в равной степени объяснить и сознанием ответственности, лежавшей на нем, как духовном лице, и немалой его закаленностью в питии.

— Дети мои! — возгласил он. — Люди Нового Вифлеема и люди Доброй Надежды! Прежде всего возблагодарим всевышнего за то, что дождь не нарушил нашей трапезы, а также за то, что козлята были вкусны и дали отличный навар!

Нестерпимо фальшивя, островитяне дружно грянули гимн трехсотлетней давности.

— Боже, как они врут! — прошептал в великой душевной скорби Фламмери, считавший музыкальные переговоры с небом своей стихией и второй после биржевых операций специальностью. — Они поют как язычники!.. Друг мой, мистер Цератод, ради всевышнего, ради всего святого, остановите это кощунство!

— Пускай их! — философски отозвался Цератод. — Важно, что они поют с самыми похвальными помыслами.

Прищелкивая в такт пальцами, островитяне допели гимн. Егорычева поразила точность, с которой они каждый раз фальшивили в одних и тех же местах музыкальной фразы. Для этого, как это ни казалось парадоксальным, надо было иметь отличную музыкальную память и недюжинный слух. Что островитяне в полной мере обладают обоими этими ценными качествами, они доказали спустя несколько минут, когда перешли к исполнению мирских песен.

Но, сверившись с часами Егорычева и убедившись, что время уже позднее, Фламмери попросил минуту внимания.

— Уже пришло время спать, — сказал он. — Мы вам благодарны за обед, который вы столь гостеприимно устроили в нашу честь, и мы уходим отсюда еще большими вашими друзьями, нежели были до этого прекрасного обеда, если только возможно быть большими вашими друзьями, чем были мы со дня нашего недавнего знакомства. Мы надеемся, что и вы — наши друзья.

— О да! — горячо воскликнул Гамлет Браун, за ним преподобный отец Джемс, а за ними и все остальные черные участники пиршества. — Мы самые добрые ваши друзья.