Остров Разочарования (иллюстрации И. Малюкова)

Они хотели кинуться к нему, но Егорычев мигнул Мообсу, и они оба с автоматами в руках встали поперек дороги.

— Стойте, друзья! — сказал им Егорычев. — Прежде всего объясните, в чем дело. Что вы имеете против этого человека?

Увидев, что его преследователи задержаны Егорычевым и Мообсом, Сморке воспрянул духом, к нему сразу вернулись наглость и самодовольство. Бросая на негров уничтожающие взгляды, он занялся приведением в порядок своего истерзанного обмундирования. Ноги его были окровавлены. Сапоги свои он, надо полагать, в спешке забыл где-нибудь в лесу, когда внезапно обнаружил, что попал в облаву.

— О белый человек с рыжей бородой! — воскликнул один из негров, в котором Егорычев признал вчерашнего Гамлета.

Все они, словно по команде, запели, нестерпимо фальшивя, какое-то религиозное песнопение.

(Несколько позже, когда Егорычев поближе познакомился с островитянами, его поразило, что светские, бесспорно негритянские песни они поют на редкость чисто и музыкально, а фальшивят, и притом немилосердно, когда приступают к пению старинных религиозных гимнов и псалмов английского или американского происхождения. Потребовалась находка одного очень важного документа, о котором речь будет ниже, и дополнительные умозаключения, чтобы Егорычев смог наконец прийти к парадоксальному выводу, что именно благодаря своей превосходной музыкальности и очень тонкому слуху островитяне и могли петь, так возмутительно фальшивя. Но об этом позже.)

— Вы с ума сошли! — растерялся Егорычев, уловив в их обращении к нему неприкрытый религиозный восторг. — Немедленно прекратите петь и объясните, почему вы гонитесь за этим человеком.

Островитяне послушно замолчали.

— О белый юноша с желтой бородой! — воскликнул Гамлет. — Этот белый человек с круглыми глазами (подразумевались очки Сморке) вчера убил старую женщину и ее внука и сжег ее дом и еще три дома, а сегодня, когда мы его разыскивали в лесу, он убил Майкла Блэка и Сэма Черча. Мы пришли сюда, чтобы взять его и совершить правосудие.

— Гоните их в шею! — посоветовал Мообс Егорычеву. — Они себе слишком много позволяют, эти черномазые.

— Смит! — повысил голос Егорычев, подчеркнуто оставив без внимания слова репортера. — Смит, подведите-ка сюда, пожалуйста, этого молодчика!

Смиту далеко не сразу удалось побудить Сморке приблизиться к островитянам даже под прикрытием трех автоматов. Но ладонь кочегара была настолько внушительна и тяжела, что стоило ефрейтору почувствовать ее на своем плече, как он, понурив голову, подчинился. Теперь его отделял от преследователей только заслон из трех человек, — правда, вооруженных и белых. Последнему обстоятельству Сморке придавал решающее значение.

— Чего вы дрожите? — обратился к нему Егорычев по-немецки. — Если вы не чувствуете за собой вины, вам нечего бояться… Вы меня поняли? — переспросил он, не совсем уверенный в своем немецком произношении.

— Так точно! Понял, господин капитан-лейтенант! — ответил дребезжащим голосом ефрейтор Сморке, выпрямился в струнку, вытянул руки по швам и даже попытался стукнуть босыми пятками.

Все это в сочетании с подобострастной улыбочкой и трусливо бегающими глазками было настолько нелепо, противно и смешно, что Егорычев, несмотря на серьезность момента, не смог удержаться от брезгливой улыбки. Угодливая физиономия эсэсовца особенно проигрывала при сравнении с полными достоинства простодушными лицами негров, пришедших сюда за справедливостью.

Но ефрейтор Сморке, поймав взгляд Егорычева, скользнувший по их лицам, решил, что брезгливая улыбка господина капитан-лейтенанта относится не к нему, а к неграм. Он вдруг осклабился и понимающе подмигнул Егорычеву, как своему парню. В этом заблуждении его укрепляло и бесспорно презрительное отношение к островитянам со стороны Мообса.

Егорычев официальным тоном осведомился у Смита и Мообса, понимают ли они по-немецки. Получив утвердительный ответ, он обратился к Сморке:

— Правду ли говорит этот человек, что вы убили старуху, мальчика, сожгли несколько домов в их деревне, а сегодня успели убить еще двух местных жителей? — Они слишком много себе позволяют, эти черномазые, господин капитан-лейтенант, — доверительно ответил ефрейтор. — С вашего позволения, господин капитан-лейтенант, эта старуха на меня напала.

— Напала?! Где, в лесу, на улице?..

— Никак нет, господин капитан-лейтенант, она напала на меня в своей халупе. Стал бы я в противном случае марать о них руки! Я взял бы, что мне нужно, и мирно ушел бы, никого не тронув. Но она нахально напала на меня.

— А ребенок?

— Что ребенок? — с готовностью осведомился Сморке.

— Ребенок тоже на вас напал?

Сморке пытливо всмотрелся в холодное, но подергивающееся от негодования лицо Егорычева, решил, что господин капитан-лейтенант изволит шутить, и счел целесообразным хихикнуть.

— Он обладал слишком громким голосом, чтобы счастливо прожить на этом свете, господин капитан-лейтенант! И потом я опасался, что бабка будет без него скучать в аду…