Остров Сахалин

Старый каторжный, лет пятидесяти, сидел у костра, сушил портянки, развешанные по корягам, грел ноги и улыбался. Рядом на валунах лежала легкая байдарка, на которой он, видимо, и умудрялся перемещаться против течения.

Мы поинтересовались, застал ли он бунт в Тымовском и возможно ли убраться железнодорожным транспортом? Каторжный сказал, что возможность уехать на поезде пропала после первого сильного толчка, разгром в Тымовском он не застал, потому что понял, к чему все движется, и убрался заранее. Японец улыбнулся.

Я не согласилась. Землетрясение, может, и повредило инфраструктуру и систему управления, но это временные трудности, в ближайшее же время бунты и возмущения будут подавлены и порядок непременно восстановится.

Японец улыбнулся снова.

– А вы разве не знаете? – спросил он.

– Нет, – ответила я. – Мы были в экспедиции, мы ничего не знаем.

– В экспедиции? – Теперь удивился уже каторжный. – Забавно. Я не слышал этого слова много лет… Знаете ли, я некогда служил инженером…

– Чего мы не знаем? – довольно невежливо перебила я.

– Карафуто больше не остров, – негромко сказал каторжный.

Я не расслышала, и он повторил. Сахалин больше не являлся островом. Во всяком случае, слухи ходили именно такие.

– И я полагаю, что это так, – сказал каторжный.

Сам он жил в Тымовском двенадцатый год, отбыв до этого пятнадцать лет в «Трех братьях», занимался сельским хозяйством, держал небольшой рыбный садок, там многие такие держали. Продавал рыбу. Землетрясения и раньше случались, и достаточно часто, последние десять лет трясло не переставая, почти каждую неделю. Но несильно. Конечно, в новых домах вторые этажи редко кто осмеливался надстраивать, но во время толчков никто на улицу не торопился. Однако толчок, случившийся три дня назад, был другой, мощный и разрушительный, его не перенесла даже водонапорная башня, построенная по сейсмоустойчивой технологии, кроме того, с сопок сошли оползни, похоронившие под собой несколько кварталов в восточной части поселения.

Неприятности в Тымовском отнюдь не редкость; так, восемь лет назад в дождливое лето Тымь разлилась и затопила часть поселка, расположенную в низинах, были уничтожены поля проса, смыты посевы овса и других культур, однако администрация оперативно решала все проблемы. Но в этот раз события развивались иначе: после первого же толчка администрация Тымовского, не мешкая, погрузилась в вагоны и автомобили и отбыла на юг, бросив поселение на произвол судьбы. Когда жители пришли к зданию окружного управления, они увидели, что это бегство – чиновники уходили, бросив всю документацию, оставив личные вещи, не допив чай и не доев лапшу. Впрочем, в суматохе отступления нашлось время на рации – их разбили и растоптали, так что никакой связи не осталось.

Среди поселенцев нашелся военный, в свое время служивший в береговой обороне, позже разжалованный и сосланный по решению трибунала в Александровск; он неплохо знал пролив и утверждал, что одного хорошего землетрясения достаточно для того, чтобы поднять между материком и островом мост достаточной ширины.

– Разве это возможно? – спросил Артем.

– Вполне, – кивнул каторжный. – Вода и без этого постепенно уходила из пролива, через несколько тысяч лет она ушла бы вовсе. Но землетрясение сделало это гораздо быстрее. Там… – Он махнул рукой в сторону севера, –   там теперь перешеек. Суша. И поэтому все бегут. Все боятся.

– Чего боятся? – спросила я.

– Все боятся бешенства. Вспышки. Боятся, что власти зачистят территорию.

– Как? – продолжала глупить я.

Каторжный снял с ветки портянки и принялся наматывать их на ноги с необыкновенной тщательностью, удовольствием и улыбкой.

– В наши дни территорию зачищают одним способом, – сказал он. – Он быстр и эффективен. И никто под этот способ не хочет попасть. Поэтому все бегут на юг. И я бегу, и вы бежите. Все.

Артем промолчал.

– Но может, это и не так, – вздохнул каторжный. – Возможно, бегство связано лишь с бунтом в «Трех братьях». Там томилось много решительных людей… Тогда ничего страшного не произошло, все, как вы говорите, – бунт подавят, и порядок вернется.

Он встал, попрыгал и стал подкачивать надувные камеры байдарки насосом-лягушкой. Нам тоже пора было отправляться дальше. Артем поволок лодку к воде и стал проверять мотор, я осталась рядом с костром.

Каторжный продолжал спокойно подкачивать лодку, он не спешил и не суетился, видимо, годы тюрьмы и жизни в поселении научили его не торопиться.

– Что вы думаете о будущем? – спросила я у него.

Он ответил не сразу.

Артем услышал и засмеялся. Он и потом смеялся, по пути, вспоминая про лисицу и петуха.

– Только дурак может посадить лису и петуха в одну клетку, – говорил Артем, прибавляя газу. – Только полный дурак, полный дурак, Чек и то его умнее.

Поронай

Когда стало ясно, что река Тымь поворачивает на восток, мы сдули лодку и двинулись дальше пешком. Артем взвалил на себя две десятилитровые канистры, мотор и лодку, я несла палатки и еду. Карабин оставили, но патроны Артем закинул в рюкзак.