Остров судьбы

Женевьева покрепче ухватилась за его рукав и отчаянно проговорила:

— Алонсо! В Лонтано есть небольшая церковь, в которой можно обвенчаться, после чего все мои поцелуи, вся моя жизнь будут принадлежать тебе.

Он отстранился от нее, и его лицо потемнело.

— Я никогда не смогу причинить горе такой молоденькой девушке. Я слышал… ты дочь графа, у тебя есть имя и деньги, а я всего лишь уличный музыкант.

Женевьева рассмеялась.

— Может, я и была дочерью графа, но только жизнь сделала из меня парию. Фамилия Леруа была бичом, которым меня хлестали всю жизнь. Вдовец с шестью детьми решил жениться на мне, когда мне исполнится шестнадцать, чтобы иметь в доме бесплатную служанку и няньку, и, по словам моих воспитательниц, я должна была благодарить за это Бога, как за величайшую милость. Единственная правда из всего, что ты сказал, это то, что у меня в самом деле есть деньги. Андреа Санто пришлет мне сколько нужно по первой же просьбе. Мы сможем уехать куда захотим и жить так, как нам понравится. Тебе не придется выступать на улицах. Отныне ты сможешь играть только для меня.

— Жаль, что я смутил твою душу, — сказал Алонсо. — Я скорее сломаю свою гитару, чем отвечу на твое предложение.

— Что значит гитара, когда ты разбил мое сердце! — воскликнула Женевьева и побежала вниз.

Тропинка была крутой, но она перескакивала с камня на камень столь бесстрашно, словно ее подгоняла неведомая сила.

Из ее глаз текли слезы, которые тут же смахивал ветер. Зря она думала, будто любовь сильнее кровавого прошлого, предрассудков, недостатков и обид. Напрасно выбрала человека, который, как ей казалось, умел испытывать нежность от прикосновения к ладони опавшего листа или капли дождя — к лицу, находить истину в обыденных, незамысловатых вещах.

Женевьева преодолела почти четверть спуска, как вдруг ей пришло в голову, что Алонсо может сорваться с тропы, да и вообще едва ли решится сойти вниз без посторонней помощи, и повернула обратно.

Алонсо стоял на прежнем месте, словно размышляя, упасть ли ему вниз или расправить невидимые крылья и взлететь наверх.

Женевьева остановилась возле него, прерывисто дыша, и промолвила:

— Я вернулась.

— В том-то и беда, — тяжело произнес Алонсо. — Тебе всегда придется возвращаться, даже если ты этого не захочешь.

Они пришли домой в молчании. Алонсо отправился в отведенную ему комнату, а Женевьева присоединилась к женщинам, хлопотавшим по хозяйству, и кое-как дотянула до вечера.

Вечером Орнелла позвала ее прогуляться вдоль берега.

Хотя уже стемнело, еще не все лодки вернулись с моря — время от времени вдали раздавался скрип весел в уключинах и хлюпанье воды. Мачты, на которых болтались спущенные паруса, неподвижно смотрели в черное небо. Воздух заполняли сотни запахов, пробуждавшихся только ночью.

Орнелла и Женевьева слушали шепот ветра в тростнике и ленивый плеск волн. Их собственные шаги по влажному песку почти не были слышны. Одна не привыкла, а другая отвыкла ходить без обуви, и сейчас они наслаждались его прикосновением, похожим на прикосновение мокрого шелка. Они смеялись, шлепая себя по рукам и лицу в попытке отогнать назойливых москитов.

— Если б ты уехала в Италию, я бы отправилась с тобой, — сказала Женевьева. — Помогла бы воспитывать Джульетту.

— Тебе плохо здесь?

— Я никогда не стану своей на Корсике. Я буду чужой везде.

— Ты поссорилась с Алонсо?

— Ты же знаешь, с ним невозможно поссориться. Он просто дал понять, что все мои надежды напрасны.

— Алонсо еще не знает, что самая сильная любовь, это любовь вопреки предрассудкам и запретам. Тебе нужно ему помочь, помочь преодолеть этот барьер.

— Каким образом?

— Этого я не знаю. Готовых способов не существует. Прислушайся к своему сердцу.

— Ты все здесь знаешь, — немного помолчав, сказала Женевьева. — Можешь подсказать, где есть местечко, пригодное для купания, такое, где нас никто не сможет увидеть?

Орнелла улыбнулась.

— Конечно, могу. Я знаю много таких мест.

Утром Женевьева проснулась с иным чувством. Она долго лежала в постели, следя за солнечными бликами, рассыпавшимися по постели, и тенями, пробегающими по чисто выбеленным стенам. Со двора и из кухни доносились голоса женщин. Как бы рано ни пыталась встать Женевьева, ей никогда не удавалось опередить Сандру и Анжелу.

Орнелла поднималась разве что к завтраку, не обращая внимания на косые взгляды и намеренно громкие вздохи Сандры. Анжела, мягкая и сдержанная по натуре, приветливо кивала и ставила перед невесткой кружку со свежим молоком, клала теплый хлеб и кусок душистого сыра.

Женевьева появилась на кухне вовремя — Сандра едва разожгла огонь в очаге. Вошла заспанная Мирелла и улыбнулась Женевьеве. Хотя эта девочка была куда ближе к ней по возрасту, чем Орнелла, они едва ли обменялись парой фраз. Сказывалось незнание языка и совершенно разные условия, в которых выросли обе.

Алонсо был взволнован — Женевьева сразу это почувствовала. Она едва дождалась, пока будет убрана и вымыта посуда, — эту работу они обычно завершали вдвоем с Миреллой, — и вышла во двор.