Остров судьбы

При иных обстоятельствах Орнелла ни за что не произнесла бы таких слов, но ей было жалко брата. Сейчас, как и в детстве, Андреа выглядел растерянным, неприкаянным, не могущим себя защитить. Местный священник, отец Витторио, организовал при церкви школу, где обучал ребятишек Лонтано грамоте, но в десять лет Андреа перестал туда ходить, потому что дети (особенно Джулио, средний из братьев Гальяни) смеялись и издевались над ним.

— Подумать только, когда это случилось, я еще лежал в колыбели!

Орнелла кивнула.

— Я тоже ничего не помню.

— Как думаешь, быть может, мать напрасно обвиняет Гальяни? — тихо спросил Андреа.

— Не знаю. Она никогда не рассказывала о том, что произошло на самом деле.

— Леона Гальяни нельзя назвать трусом. Едва ли он стал бы отпираться, если бы был виновен.

— Тогда почему мать так уверена в этом?

— Неизвестно. Однако я не встречал ни одного человека, который мог бы сказать, что видел, как Гальяни убивал нашего отца, — твердо произнес Андреа.

— Жаль, что мы с тобой не можем поменяться местами, — сказала Орнелла. — Я знаю, что в твоем сердце нет ни ненависти, ни жажды мести. Мне было бы проще это сделать.

Дино Гальяни спешил домой. Он понимал, что отец отругает его, если узнает о том, что он бродил по берегу без дела. Глава семьи держал детей в строгости; достаточно было одного-единственного сурового взгляда, чтобы любой из них ощутил слабость в коленках.

Его полное имя было Джеральдо, но все, кроме Леона, звали молодого человека Дино, сокращенно от Джеральдино, так, как когда-то в детстве мать ласково нарекла своего первенца. Даже Орнелле Санто, считавшей Дино своим врагом, не приходило в голову обратиться к нему иначе.

Помимо воли Дино мысленно возвращался к разговору с девушкой. В ней жило нечто неистовое, неукротимое, ее душа была полна тайного огня, который не чаял вырваться наружу. А еще у Орнеллы Санто был самый красивый и сильный голос, каким когда-либо обладала женщина. Однажды Дино удалось подслушать, как она поет, блуждая по горам: казалось, ее песня способна пересечь океан.

Мать Орнеллы поклялась отомстить Леону Гальяни, хотя отец Дино уверял, что невиновен в смерти Симоне Санто. Между ними что-то произошло, но что именно, Дино не знал. Он верил своему отцу, однако эта сумасшедшая Беатрис Санто всякий раз плевала в сторону Леона и его сыновей и извергала проклятия.

Орнелла вела себя не лучше. Когда-то Дино вместе с братьями решил подшутить над девчонкой. Они загнали Орнеллу на скалы и угрожали, что заставят ее спрыгнуть вниз, если она не даст клятву не швырять в них камнями. Дино чуть не лишился дара речи, увидев, как девчонка принялась спускаться вниз по немыслимой круче. Второй раз он онемел, когда узнал, что Орнелла Санто продолжает лазить по скалам, не думая о том, что когда-нибудь свернет себе шею!

Сам Дино не совершал неблагоразумных поступков. Отец постоянно напоминал старшему сыну о том, что он должен служить примером для остальных детей. Дино всегда слушался отца, никогда не притворялся, не лгал. Кроме разве что одного случая.

Полгода назад отец наведался в Тулон, ближайший французский порт на материке, и взял с собой Дино. Прежде никто из его детей не покидал Корсики: Леон Гальяни считал, что до поры до времени лучше держать потомство вдали от соблазнов большого мира. Однако Дино уже исполнилось двадцать, он был серьезным и умным юношей, и отец решил, что ему пора увидеть берега Франции, подданными которой они считались, несмотря на то, что были итальянцами.

Дино с детства знал эту историю. Несколько десятилетий назад остров принадлежал Генуэзской республике. В те времена Корсика пребывала в жалком состоянии: поля были запущены, селения лежали в развалинах, одичавшие, раздираемые кровавыми распрями люди обитали в горах.

Человека, который вывел страну из хаоса, звали Паскаль Паоли[2]: в устах отца Дино это имя было овеяно легендой. Однако в 1768 году генуэзский сенат принял решение продать остров Франции. Армия Паоли, выступившая против французов, была разбита, а сам он уехал в Англию.

Теперь надежды корсиканцев были связаны с другим великим соотечественником, Наполеоном Бонапартом, два года назад ставшим императором французов[3]. С его помощью корсиканский народ примирился с участью жить под французским владычеством.

Дино любил свой остров. Каменная нагота западного побережья Корсики рождала у его обитателей такие же обнаженные, четкие мысли; живущий здесь человек обладал особой независимостью и гордостью и осознавал смысл своего существования иначе, чем люди с материка.

Каждый корсиканец с детства знал: жизнь такова, какова она есть, с дикими, но справедливыми законами, неотвратимыми страданиями, суровой, зачастую враждебной природой. Жить — значит уметь приспосабливаться и бороться.

Ветер наполнял паруса, волны пенились вдоль бортов, небо казалось бездонным. Сначала Корсика заслоняла горизонт, потом сделалась похожей на большой, поросший мхом камень, а после превратилась в туманное облачко. Тогда Дино перестал оглядываться и стал смотреть вперед.