Остров тайн

Максимыч сидит, прислонившись к ножке стола. Через иллюминаторы проникает свет лунного серпа, звезд… В углу, то разгораясь, то почти потухая, краснеет кончик сигареты. Это курит часовой. Другой матрос улегся на диван, оттуда доносится его свистящий храп. Часы на стене пробили три раза: без четверти два… Руки ноют, но Максимыч ни на секунду не прекращает бесшумную борьбу с веревками. Он то напрягает, то расслабляет мускулы… Он весь мокрый. Но мышцы не переставая вздуваются, жмут на веревку…

Часы отбили два часа… четверть третьего… Наконец! На правой руке узел ослабел… Половина третьего… Ослабел и левый узел… Теперь, прижимая руки к телу и поднимая плечи, передвинуть веревку ниже локтей… Смотри-ка, это оказалось проще, чем думал!

Красный огонек упал на пол. Вот дикари — кидают окурки куда попало. Весь ковер испортили…

Часовой перебросил ноги через ручку кресла, голову положил на руку. Глаза слипаются. Не заснуть бы! Черт возьми, — головой отвечаешь! Вскочил, направил фонарь на пленного: сидит, голова упала на грудь. Должно быть, дремлет… Интересно, кто он такой?.. А в общем наплевать… Сколько еще до смены?.. Больше часа. Он снова плюхнулся в кресло, вытянул ноги…

Боцман приоткрыл один глаз… Все в порядке. В его распоряжении еще четыре часа. Успеет ли?.. Он нащупал угол ножки стола. Голова еще ниже опустилась на грудь. Пусть думает, что спит… И снова, словно поршни, задвигались руки — вверх, вниз, вверх, вниз… Полированное дерево от трения нагревается. Постепенно, долями миллиметра оно вгрызается в веревку…

* * *

Скоростной лифт взмыл на двадцатый этаж. Лейтенант распахнул дверь, вытянулся в струнку:

— Радиограмма у вас на столе, сэр!

Эштон опустился в кресло, открыл папку. В ней лежала шифровка:

Эштон нажал кнопку видеотелефона:

— Лейтенант! Переулок Фраинг-Пэн, Лондон второй.

— Простите, сэр, у нас в картотеке нет такого адреса.

Редкая бровь Эштона чуть дрогнула. Но лейтенант на экране увидел и это едва заметное движение. Увидел и лежащую перед полковником шифровку.

— Сию минуту, сэр! — Экран погас.

Эштон снял с руки часы, положил перед собой: сколько времени понадобится лейтенанту, чтобы исполнить приказ? Библиотека этажом ниже, в конце коридора: три минуты дойти, три — вернуться; там две минуты — всего восемь. Он откинулся назад, голова опустилась на широкую тучную грудь…

В дверь постучали. Эштон выпрямился. Прошло восемь с половиной минут.

— Войдите. — Взял протянутую книгу «Люди бездны». — Вы опоздали на тридцать секунд… Учтите!

Не поднимая руки, пальцем показал на дверь. Полковник нашел указанную главу, отсчитал абзацы, прочел:

«В соседней каморке живет женщина с шестью детьми. В другой грязной дыре — вдова с единственным сыном шестнадцати лет, который умирает от чахотки. Эта женщина торгует на улице леденцами, и лишь в редкие дни ей удается заработать на три кварты молока для сына. А мясо этот слабый, умирающий мальчик получает не чаще чем раз в неделю, и то такую дрянь, что трудно даже понять, как люди могут есть подобные отбросы».

Придвинул шифровку…

Полковник вскочил, нервно заходил из угла в угол: черт возьми, неужели он ошибся в Клайде? Двадцать пять человек против двенадцати! Ей-богу, он считал его сообразительнее!.. Но как русские пронюхали про лабораторию?!

Полковник потер виски.

Ну и что с того, что там русские? Разве официально хоть кому-нибудь известно про остров? Никому. Так чего тут думать? — Ладонью прорубил воздух. — Р-раз, и концы в воду! — нажал кнопку звонка:

— Пишите. Затем зашифруете и немедленно отправите: «Зед-сикстин-эйч»…

* * *

Иллюминаторы справа зеленеют, рассвет уже близок. Часовые сменились. Этот выспался — жует свою резину и все ходит и ходит вокруг кают-компании. Когда он появляется с этой стороны стола — приходится замирать… Зато руки немного отходят…

Максимыч повернул кисть, попробовал веревку: еще совсем немного, и можно будет ее разорвать. Но хватит ли сил? Руки — как деревянные… В правом кармане — перочинный нож. Хорошо, что он его только сегодня наточил — острый, как бритва… Часовой остановился у иллюминатора. Давай, Максимыч, давай!..

* * *

Был второй час ночи, когда матрос, заменяющий раненого радиста, постучался в каюту Годфри:

— Радиограмма из центра, сэр! — Щелкнул каблуками, протянул бумажку. — Разрешите идти?

— Идите!

Годфри откинул пикейное одеяло, сунул ноги в шлепанцы, встал, натянул халат.

— Посмотрим, что пишет старая брюзга.

Взяв со стола лист бумаги, Клайд написал алфавит, разбил на группы по четыре буквы: