Остров Тасмир

Мы, то-есть я, Георгий, Владимир и Александр, под руководством Семена Степаныча, приступили к конструированию двух новых электромоторов и второй динамо-машины.

Остальные работы по подготовке к переселению пока откладывались на зиму.

XI

Мы не успели оглянуться среди напряженной работы, как промелькнуло лето. Даже мучительный комариный период прошел для нас незаметно. Правда, хозяйственники наши пострадали, так как в связи с переселением им пришлось усиленно посещать тундру и делать запасы угля, слюды, мха, разных трав и огромного количества ягод.

Между тем работы на Тасмире быстро подвигались вперед, и когда выпал первый снег, там все было закончено. Работа же в «Крылатой фаланге» началась с удвоенной энергией.

Наши тревоги насчет того, что летательный аппарат видели туземцы, улеглись. Приближалось такое время года, когда опасаться приезда каких-либо властей было нечего. Отец еще время от времени посылал почтой письма в Туруханск какому-то исправнику Ивану Якимычу о том, что мы живем на Гольчихе и занимаемся рыбным промыслом. Ответов никаких не было, и нас никто до сих пор не тревожил. Правда, один раз мы на аэросанях натолкнулись на кочевку якутов-долган, но мы так замели следы, помчавшись далеко на север, что отбили охоту за нами гнаться. Однако этот случай заставил нас отказаться от дальнейших поездок. Нам было известно, что самоеды и якуты догадываются, что все виденные ими чудеса — из «Крылатой фаланги». И мы не хотели подливать масла в огонь.

Это было в начале последней зимы, и Тус вскоре подтвердил наши предположения. Однажды, проезжая собак, впряженных в нарту, он столкнулся с самоедами охотниками. Они поздоровались по местному обычаю.

— Что слышно? — спросил один из них.

— Ничего не слышно, — отвечал Тус.

Самоеды лукаво перемигнулись.

— Ты живешь у русского шамана, — сказали самоеды, — все знаешь.

Тус испугался, вспомнив наказы Рукавицына.

— Молчите, — крикнул он, дрожа от страха, — а то великий шаман, пришедший с неба, поразит вас огнем, который горит в руках его, как летнее солнце!..

Тус быстро повернул собак и помчался к «Крылатой фаланге». Прискакав домой, он не посмел итти в комнаты, а когда Зотов привел его в мастерскую, дрожал всем телом и был бледен.

— Что с тобой, Тус? — спросил его отец.

Но старик повалился ему в ноги, закрывал голову в отчаянии и не отвечал ни на какие вопросы.

— Я был на дворе, — сказал Зотов, — когда он примчался на собаках, перепуганный на-смерть…

— Понимаю, — проговорил Лазарев, — у него была встреча. Кого ты видел?

Тус молчал, а мы были встревожены, не зная, что случилось.

— Слушай, — крикнул Рукавицын, — великий шаман знает все о твоей встрече, но он хочет, чтобы ты не гневал его и сказал сам. Скажи, он простит.

Тус не выдержал и заговорил жалобно:

— Великий шаман! Я ничего не говорил им. Они узнали сами…

Отец подошел к старику и сказал ласково:

— Тус, ты умный человек, ты поступил правильно. Хвалю тебя. Сядь и грейся у очага.

Тус понемногу успокоился, а после ужина заулыбался и, как ребенок, рассказал, явно прибавляя и прикрашивая о своей встрече. Повторяя без конца свой рассказ, он, наконец, превратил его в фантастическую сказку, прославляя свой ум и подвиги.

Но и того, что мы слышали, было достаточно, чтобы понять, какие слухи и сказки могут бродить о нас по диким просторам тундры. Это подтвердилось в скором времени.

XII

На всю зиму наше спокойствие было отравлено. Теперь, когда главная цель была почти достигнута, возможность провала казалась ужасной. Старшие были сильно встревожены и боялись, что их выследит полиция и разрушит последний оплот революции. Мы тоже боялись, но мотивы у нас были несколько иные. Нас охватывала дрожь при одной мысли, что придется жить в отвратительном обществе людей, которые причинили так много страданий нашим родным и друзьям.

У нас не было чувства мести. Об этом чувстве нам рассказывали, но мы не понимали его. Для нас было ужасно то, что мы можем лишиться свободы и что нами будут распоряжаться люди, которые нам были ненавистны. Мы, конечно, разделяли взгляды отца, что царизм должен быть уничтожен, но не представляли ясно того мира, где он свирепствовал. У нас не было жажды подвига ради неведомых нам людей, но свою «Крылатую фалангу» мы готовы были защищать до последней капли крови и продали бы свою свободу только ценой жизни.

Это уже в те времена отделяло нас от старших какой-то незримой чертой. С годами эта черта становилась заметней. Мы преклонялись пред энергией и героизмом наших отцов, но многое у них казалось нам наивным, отвлеченным, далеким от практики жизни. Нам было совершенно непонятно, как многомиллионный народ, состоящий из таких же людей, как мы, может покорно гнуть спину пред всяким самодуром, работать на своих властителей, как раб, покорно ложиться под розги и охранять в рядах войск и полиции ту власть, которая обращается с ним, как со скотом.