Остров Таусена(изд.1948)

Для Гущина и Цветкова все это было уже не в новинку. Но Таусен был очень заинтересован. Он сказал:

— Да, человечество шло вперед, а я засел на острове. Были дикари, которые жили на отдаленных островах. Культура развивалась, а они оставались почти на уровне каменного века. И я сам себя поставил с положение такого дикаря.

Цветков невольно рассмеялся:

— Ну, это уж вы переборщили, господин Таусен! Какой же вы дикарь? Но вы правы в том, что от жизни нельзя отрываться: она уходит вперед и оставляет вас позади.

— И как хорошо, что вы это поняли! Значит, решено: вы летите с нами! — подтвердил Гущин.

Таусен молча кивнул.

Он был задумчив, хотя это не мешало ему внимательно слушать и переводить саамам объяснения Петрова. Арне, Марта, Амалия, двое юношей, три девушки, Кнуд и девочка-подросток с интересом следили за объяснениями. Да, с этого дня в их жизни наступал резкий перелом: они переставали быть горсточкой людей, оторванных от всего человечества. По их радостному возбуждению можно было понять, что этот перелом их глубоко волнует.

Петров кончил объяснения и предложил совершить небольшой полет. Предложение было с радостью принято.

Москвичи, Таусен и саамы вошли и разместились в кабине. Яростное пламя вылетело из дюз, как из жерл стреляющих орудий. Машина вздрогнула и взмыла вверх, издавая протяжный вой.

Раздались испуганные выкрики: сила ускорения непреодолимой тяжестью прижала пассажиров к сиденьям и спинкам кресел.

Но неприятное ощущение прекратилось так же внезапно, как и началось.

Таусен посмотрел в окно. Небо было необычайное — очень темной синевы. На нем, невысоко над линией горизонта, пылало ослепительное солнце. Посмотрел вниз: глубоко-глубоко смутная синева — и ничего больше.

— Наверно, мы очень высоко поднялись, — догадался он.

— Двадцать километров, — сказал Петров, поглядев на альтиметр. — Здесь очень разреженная атмосфера, очень малое сопротивление воздуха. Поэтому можно развить такую скорость без большой затраты горючего. Дальние полеты мы совершаем на еще больших высотах.

Полет продолжался не больше четверти часа. Петров сделал огромный круг над морем и вернулся к бухте.

Возбужденные и довольные, все направились знакомить новых гостей с островом.

Дежурить в машине остался Арне.

Словно не дни, а годы прошли с тех пор, как Таусен один, а в последнюю неделю — в обществе своих гостей, завтракал, обедал и ужинал в своей комнате. Все его привычки нарушились. В тот день в самой просторной комнате большого дома был накрыт общий стол для всех островитян и гостей.

Амалия была расстроена. Она не успела, как ей хотелось, приготовить этот торжественный обед. Путешествие к бухте отняло почти весь день. Однако семга, копченая птица, яйца, овощи вполне заменили вареные блюда. Впрочем, гигантского гуся все же успели поджарить. Ради такого необыкновенного случая подали вдоволь хлеба.

Общая беседа затянулась до поздней ночи. Таусен был неустанным переводчиком.

— Как хорошо, — сказал Гущин, — что в ракетоплане может поместиться все население острова!

Но тут выяснилось, что саамы вовсе не собираются переселяться на Большую землю. Они привыкли жить здесь, здесь им нравится. Они даже звали сюда жить хороших людей с Большой земли. «И здесь будет город!» — уверяли они.

— Здесь можно устроить туристскую базу! — сказал Гущин.

— И прекрасный курорт, — вставил Цветков.

— Аэродром и метеостанцию, — добавил Петров.

Все это очень радовало саамов, но больше всего им хотелось продолжать привычный образ жизни — охоту, промысел, оленеводство.

Они были довольны, что теперь они будут связаны с людьми Большой земли, что будет радио, будут — хоть, может, и не часто — приходить почтовые ракетопланы, что можно будет когда-нибудь побывать и самим на Большой земле.

Но жить и трудиться они хотели здесь.

Саамы обращались к Таусену с такой теплотой и благодарностью, что он не раз в течение этого вечера подумал о том, как тяжело ему будет расставаться с друзьями. Но его ждет работа, он должен наверстать то, чего не сделал за десять лет, заполненных только бытовым устройством, общением с горсточкой людей и бессистемными — он это теперь чувствовал — экспериментами.

— Я одного не понимаю, — внезапно сказал Петров, — здесь выросли юноши и девушки, вообще подрастает смена. Неужели они думают замкнуться на этом острове?

Вопрос Петрова озадачил Таусена. Он ни разу об этом не думал, но сейчас принял эти слова, как упрек в эгоизме. Он перевел саамам вопрос Петрова.

Встал Эрик и заговорил — сначала запинаясь, а потом более свободно. Таусен смотрел на него и слушал сперва с удивлением, а затем с величайшим смущением. На лицах саамов, обращенных к нему, были лукавые и ласковые усмешки.

— Что он говорит? — заинтересовался Петров.

Таусен начал переводить, смущенно запинаясь: