Остров Таусена

— Очень! — ответил Цветков. — Но это, кажется, не говядина…

— Вы правы, — подтвердил хозяин, — это мясо белого медведя.

Короткий северный день уходил, сгустились сумерки. Хозяин встал и подошел к двери. Щелкнул выключатель, вспыхнула под потолком яркая лампочка.

— А я думал, вы здесь освещаетесь какими-нибудь коптилками из ворвани! — воскликнул Гущин. — Откуда вы получаете энергию?

— Вот что, — сказал хозяин, — это утомительно для вас будет, если я вам буду рассказывать. Сегодня еще отдохните, а завтра сделаем экскурсию по острову, я вам покажу все хозяйство. Так и начнете свое знакомство с новым местожительством.

— Но мы не собираемся оставаться здесь надолго, — вежливо сказал Цветков. — Мы вам бесконечно благодарны за гостеприимство, не говоря уже о том, что, по-видимому, обязаны вам жизнью, — и все же нам нужно возвращаться.

— Или продолжать путешествие, — добавил Гущин.

— Куда возвращаться? Какое путешествие? — спросил хозяин.

— Какое путешествие — этого в двух словах не объяснишь, — сказал Цветков, — а возвращаться домой, в Москву.

— Зачем? — спросил хозяин, и в голосе его прозвучала недружелюбная нотка.

Гости опешили.

— То есть, как «зачем»? — воскликнул Гущин. — Зачем люди стремятся на родину?

— Разная бывает родина! — резко сказал хозяин.

Лицо его стало жестким и словно покрылось тенью. Он махнул рукой и, не сказав больше ни слова, вышел из комнаты.

VI. Она, она!

Гущин и Цветков, ошеломленные, безмолвно смотрели друг на друга.

— Ну, Юрка, кажется, влипли, — сказал Гущин.

— Похоже, — согласился Цветков.

— К сумасшедшему попали.

— Тише! — Цветков подошел к двери, послушал. — Во всяком случае, — понизив голос, сказал он, — если и сумасшедший, то очень практичный. Смотри, как он устроился. Дом, прислуга, хорошая пища, даже электричество.

— Но что ж это за остров? — нетерпеливо сказал Гущин. — И как попасть на Большую землю?

— Наверно, завтра узнаем, — успокоил Цветков.

— А если он не захочет отпустить нас? Что тогда делать? — тревожился Гущин.

— Надо бежать!

— На чем бежать? На щепках, что остались от нашего катера? И в какую сторону?

Гущин взглянул на свою левую руку. Часов не было. Очевидно, они разбились при аварии, а ремешок снял хозяин, когда делал перевязку.

На руке Цветкова тоже не было часов. Наверно, их постигла та же участь.

— Да… — сказал Цветков, — неизвестно, ни который час, ни даже какое число и месяц — кто знает, сколько времени мы носились по морю и долго ли были без сознания!

Он огляделся — календаря нигде не было видно.

— И радио не слышно, — сказал Гущин. — Должен же здесь быть передатчик! Надо нам, наконец, связаться с людьми!

— Ну, положим, если он не захочет, не свяжешься, — возразил Цветков.

— А может быть, не такой уж это необитаемый остров? Может быть, здесь целый город?

— Не похоже. Он держится так, как будто он тут полновластный хозяин.

— Но не один же он тут живет, вроде Робинзона! Вот женщина какая-то… И он говорил о сотрудниках.

— Я думаю, для такого сложного хозяйства обязательно нужны люди. Ну, завтра, наверное, так или иначе все узнаем…

— Это еще неизвестно! И потом — жди до завтра!

Уже совсем стемнело, и незанавешенное окно выделялось на фоне освещенной комнаты черным бархатным прямоугольником, испещренным крупными мерцающими звездами.

— Смотри, Лева! — сказал Цветков, взяв друга за руку и подводя к окну.

Вдали на небе проступила бледная световая дуга. Она постепенно разгоралась, звезды около нее меркли.

— Полярное сияние, — почему-то шепотом сказал Цветков.

Он на цыпочках подошел к выключателю и погасил лампу.

Дуга на небе разгоралась все ярче и ярче. Она протянулась от края до края горизонта. В ней горели и переливались разные цвета — пурпурно-алый, изумрудно-зеленый, темно-синий, оранжевый. Вот внизу зажглась вторая дуга, поменьше, как бы вложенная в первую, такая же яркая и многоцветная. Третья и четвертая, одна под другой — рдеют, синеют, желтеют большие и малые дуги, а по краям извиваются гигантские блистающие разноцветные фонтаны огня и рассыпаются брызгами… Исчезли звезды. И вот уже все небо залилось многоцветным сиянием. Оно волнуется, трепещет, по нему бегут цветные волны, его пронизывают длинные лучи, будто чьи-то блистающие гигантские пальцы. И вдруг лучи рвутся, рассыпаются, словно клочья огненной ленты.

И внезапно картина меняется. Нет дуг, нет лучей, нет световых волн. Огромные огненные завесы ниспадают с неба, дрожа, извиваясь, сворачиваясь в спираль и вновь расправляясь. Их бахромчатые края непрерывно колеблются — ослепительное сияние наполняет мир.

И — полное безмолвие. Ни единого звука. Все огненное великолепие совершается в глубочайшей, словно навсегда ненарушимой тишине.

Ярко освещена даль. Но странно: нет снежной белизны. Серая даль, а там, в глубине, какие-то неровные возвышения, и от них ложатся пляшущие тени.

Но вот сразу все поблекло. Исчезло кипящее море пламени. Опять ночь, и непривычно крупные звезды вздрагивают в черном небе, и тянется через него раздваивающаяся пепельная полоса Млечного пути.